Король-олень

— Ты, как всегда, права, — самодовольно согласился Уриенс. — Пожалуй, это наилучшая прическа для зрелых мужчин. Стрижка хороша лишь для мальчишек вроде Увейна.

И действительно, Увейн уже успел обрезать волосы в соответствии с новой модой, так, что они спускались лишь немного ниже ушей.

— Я смотрю, в волосах Ланселета тоже появилась седина. Все мы не молодеем, моя дорогая.

« Да ты уже был дедом, когда Ланселет только появился на свет!» — сердито подумала Моргейна, но вслух пробормотала лишь, что все они уже не так молоды, как десять лет назад — истина, которую вряд ли кто-то сумел бы оспорить, — и отошла.

Все-таки Ланселет по-прежнему оставался прекраснейшим из мужчин, которых доводилось повидать Моргейне; по сравнению с ним даже лицо Акколона уже не казалось таким безупречным и правильным. Да, в его волосах и аккуратно подстриженной бороде действительно проглядывала седина, но глаза все так же светились улыбкой.

— Здравствуй, кузина.

Радушный тон Ланселета застал Моргейну врасплох. —» Да, пожалуй, Уриенс сказал правду: все мы не молодеем, и мало осталось тех, кто помнит времена нашей молодости «, — подумала Моргейна. Ланселет обнял ее, и она почувствовала шелковистое прикосновение бороды к своей щеке.

— А Элейна здесь? — спросила Моргейна.

— Нет, она всего лишь три дня назад родила мне еще одну дочь. Элейна полагала, что роды случатся раньше и она достаточно оправится, чтобы поехать на праздник, — но это оказалась прекрасная крупная девочка, и она сама выбрала время для появления на свет. Мы ждали ее три недели назад!

— Сколько же у тебя уже детей, Ланс?

— Трое. Галахаду уже целых семь лет, а Нимуэ — пять. Я не так уж часто их вижу, но няньки говорят, что они весьма умны для своего возраста. А младшую Элейна решила назвать Гвенвифар, в честь королевы.

— Пожалуй, мне стоит съездить на север и навестить Элейну, — сказала Моргейна.

— Я уверен, что она тебе обрадуется. Ей там одиноко, — отозвался Ланселет.

Моргейна очень сомневалась, что Элейна так уж обрадуется ее появлению, но это касалось лишь их двоих. Ланселет взглянул в сторону возвышения; Гвенвифар как раз пригласила Изотту Корнуольскую сесть рядом с ней, пока Артур беседовал с герцогом Марком и его племянником.

— Ты знакома с этим молодым человеком, Друстаном? Он — прекрасный арфист; хотя, конечно, с Кевином ему не сравниться. Моргейна покачала головой.

— А Кевин будет играть на пиру?

— Я его не видел, — сказал Ланселет. — Королева не хотела, чтобы Кевин присутствовал на празднестве, — двор сделался слишком христианским для этого. Но Артур по-прежнему высоко ценит и его советы, и его музыку.

— Не сделался ли и ты христианином? — напрямик спросила его Моргейна.

— Хотел бы я им стать… — отозвался Ланселет со вздохом, идущим из самых глубин души. — Но их вера кажется мне чересчур простой — само это представление, что надо всего лишь верить, что Христос умер ради того, чтобы раз и навсегда искупить наши грехи. Я же слишком хорошо знаю правду… знаю, что мы проживаем жизнь за жизнью и что лишь мы сами в силах завершить те дела, которые некогда начали, и исправить причиненный нами вред. Здравый смысл просто не может допустить, что один человек, каким бы святым и благословенным он ни был, способен искупить грехи всех прочих людей, совершенных во всех их жизнях. Как иначе объяснить, почему одним людям дано все, а другим — очень мало? Нет, я думаю, что священники жестоко обманывают людей, когда уверяют, что могут беседовать с богом и от его имени прощать грехи. Как бы мне хотелось, чтобы это было правдой! Впрочем, некоторые священники действительно добрые и праведные люди.

— Я ни разу не встречала священника, который хотя бы отчасти сравнялся ученостью и добротой с Талиесином, — сказала Моргейна.

— Талиесин был человеком великой души, — отозвался Ланселет. — Наверное, такой мудрости невозможно достичь за одну лишь жизнь, посвященную служению богам. Должно быть, он из тех людей, которые отдают этому служению сотни лет. В сравнении с ним Кевин столь же мало годится для роли мерлина, как мой малолетний сын — для того, чтобы занять трон Артура и повести войска в битву. Талиесин был так великодушен, что даже не ссорился со священниками, — он понимал, что они служат своему богу как могут и, возможно, много жизней спустя поймут, что их бог куда величественней, чем они думали. И я знаю, что он уважал их стремление сохранять целомудрие.

— Мне это кажется святотатством и отрицанием жизни, — сказала Моргейна. — И я знаю, что Вивиана тоже так считала.

« С чего вдруг я принялась спорить о религии именно с Ланселетом ?»

— Вивиана, как и Талиесин, принадлежала иному миру, иным временам, — отозвался Ланселет. — То были дни великанов, а нам теперь остается обходиться тем, что мы имеем. Ты так похожа на нее, Моргейна…

Ланселет улыбнулся, и от его печальной улыбки у Моргейны защемило сердце. Когда-то он уже говорил ей нечто подобное… «Нет, это был сон, только я уже толком его не помню…» Ланселет же тем временем продолжил: