Король Парижа

   — Конечно, но граф нежный и ласковый; он богат; я его уважаю, вот, пожалуй, и всё. Если вы станете моим любовником, то ведь совсем скоро начнёте меня ревновать. Тогда вы создадите мне трудности, которые поставят под угрозу мои сто тысяч франков в год. Я не хочу этого.

Подобно утопающему, зовущему на помощь, Александр поведал Мари о том впечатлении, какое она произвела на него в то мгновение, когда он впервые увидел её на площади Биржи, и о том, как бережно хранит он её образ в своём сердце.

   — Умоляю вас, не отталкивайте меня! — воскликнул он и, посмев обнять Мари, ощутил лёгкость и гибкость её почти невесомого тела.

   — Значит, вы меня действительно любите? — спросила она.

   — Безнадёжно, клянусь вам.

   — Любите настолько, что не будете выпытывать всё о прошлом, настоящем и будущем своей любовницы, как это делают другие мужчины?

Александр пообещал Мари не делать этого.

   — В таком случае, мы увидимся, — пообещала Мари.

   — Когда?

   — Когда этот цветок станет белым, — ответила Мари, вставляя ему в петлицу фрака красную камелию, которую вынула из букета, лежавшего на ночном столике.

   — Когда камелия станет белой?

   — Завтра вечером, от одиннадцати до полуночи. Ну а теперь — никому ни слова.

Мари поцеловала Александра, но, перед тем как он с ней расстался, спросила:

   — Вам не кажется странным, что я так быстро даю вам согласие?

Потом, взяв руку Александра, Мари приложила её к своему сердцу, и он почувствовал, как неистово оно бьётся.

   — Я долго не проживу, — прибавила она. — Поэтому я должна спешить жить.

   — Не говорите так!

   — Почему же? — с улыбкой возразила она. — Мы оба можем быть уверены: чем меньше я проживу, тем дольше вы будете меня любить.

И, не дав ему времени ответить, она запела весёлую песенку и вернулась в гостиную.

Так возникла эта связь, которая представляла собой череду бурных ссор, окончательных разрывов и трогательных примирений.

Когда Мари задавала ему вопрос: «Разве это похоже на ту любовь без ревности, что вы мне обещали?» — Александр молчал, но про себя думал: «Неужели она — та невинность, какую я надеялся обрести?»

Но как чудесны были их примирения! Какие мгновения нежности и страсти переживали они, когда запирались в квартире и им казалось, будто они одни на острове, омываемом южным морем!

И как Александр гордился, когда выезжал с Мари в открытом экипаже или сидел с ней в театральной ложе, к зависти всей «золотой молодёжи». Всегда и повсюду Мари была одета лучше всех женщин; она носила только вещи, исполненные с безукоризненным вкусом; никогда она не надевала дважды ни один туалет. Солгав графу Штакельбергу, что её врач, доктор Корефф, предписал ей в одиночестве провести целый месяц в деревне, Мари прожила с Александром четыре волшебных месяца, хотя ложь ему была так же противна, как тухлятина.

Когда гнусная Клемане Пра приносила Александру записку, в которой Мари сообщала, что она очень плохо себя чувствует и не может его принять, он стоял перед её домом, стараясь узнать, чей экипаж остановится у ворот: фаэтон графа Штакельберга, запряжённая четвёркой лошадей карета графа Перрего или купе доктора Кореффа. Если Александр видел, что Мари выходит из дома с незнакомцем, ему приходилось собирать в кулак всю свою волю, чтобы не наброситься на них.

В ближайшее свидание он, будучи не в силах сдержаться, спрашивал Мари:

   — Неужели тебе нравится этот мужлан?

   — Нет, но мне нужны деньги.

   — У тебя разная такса за каждую ласку?

   — Как ты смеешь?

   — Смею! Сколько я тебе должен за этот час? Ты подсчитала?

И так продолжалось до той минуты, пока Мари, разозлившись, не начинала кричать:

   — Ты оставишь меня в покое лишь тогда, когда я снова стану нищенкой! О, если бы ты знал, как я ненавижу нищету!

   — Я тоже был нищим, — признался однажды Александр. — Я хотел есть, но в доме больше не было денег. Мы всё продали, а мой отец отправился путешествовать. Мать была готова пойти побираться.

   — Ты не знаешь, что такое настоящая нищета и настоящий голод. Я так голодала, что в десять лет отдалась за миску супа. Тогда мы, отец, сестра и я, жили вместе с овцами в хлеву.

Потом Мари рассказала, как одиннадцати лет, босая и оборванная, пришла в Париж, не умея ни читать, ни писать, ни разу в жизни не приняв ванны; но она сообразила, что в отдельных случаях мужчины дают еду и деньги. Первое настоящее платье ей подарил какой-то овдовевший мясник. После этого Мари поняла, что красива, и быстро преодолела все ступени галантного искусства, обучаясь самостоятельно, выбирая всё более богатых любовников, оттачивая свой врождённый вкус и предаваясь тем наслаждениям, какие позволяли вкусить деньги.

   — Мне двадцать два года, — сказала она в заключение. — Я знаю, жить мне осталось самое большее года два, и я решила, что ни секунды из них не проведу в нищете.

Однажды Александр осмелился отомстить Мари за те страдания, которые причиняла ему ревность, и завёл недолгую интрижку с другой женщиной.

   — Значит, ты имеешь на это право, а я нет? — в бешенстве кричала она.

   — Но почему этим правом должна обладать ты, а не я? — возражал Александр.