Король Парижа

   — Для этого вам достаточно сказать мне, что в моих жилах течёт африканская кровь. Для меня это будет худшее из оскорблений.

   — Да, в ваших жилах — кровь негра, — сказал Александр.

   — За это оскорбление вы ответите жизнью, — вскричал Мирекур.

   — Я готов к этому, — ответил Александр. — Где могут встретиться наши секунданты?

   — Присылайте их сюда в любое время.

Александр немедленно попросил двух своих друзей быть его секундантами, и уже через час дуэль была назначена на восемь часов утра завтрашнего дня в Сен-Мандэ; оружием выбрали шпаги.

Почти весь день Александр просидел в одном маленьком кафе, где пил только воду, пытаясь успокоиться. Ибо теперь его неотступно преследовала одна мысль: действительно ли отец намеревался участвовать в поединке? Не была ли сцена с рассказом о тринадцатой дуэли лишь первым актом комедии, а сцена в рабочем кабинете — актом вторым?

Александр снял комнату в отеле, но уснуть не мог и отдыхал, не раздеваясь, в кресле.

Утром он с секундантами первым явился в условленное место; через несколько минут в фиакре приехали Мирекур и его секунданты. Для проформы предприняли короткую попытку помириться, потом согласовали условия дуэли и выбрали шпаги.

Тут из фиакра, привёзшего Мирекура, выскочил мальчик, крича: «Папа! Папа!»

   — Не обращайте внимания, — сказал Александру секундант. — Этот старый трюк преследует цель воздействовать на противника. Мирекур не имел права брать с собой ребёнка; забудьте о том, что у него есть сын.

   — Забуду, — пообещал Александр, но, растрогавшись, уже не чувствовал в себе желания убить, воодушевлявшего его несколько минут назад.

   — Папа! Папа! — снова начал кричать мальчик; Александра парализовали, вывели из равновесия воспоминания о собственном детстве и родном отце.

Противников привели на небольшую поляну, указали, где им занять позиции; и секунданты велели ждать сигнала к началу поединка.

Именно в эту минуту мальчик (ему было лет восемь-девять) подбежал к отцу и, показав пальцем на Александра, воскликнул:

   — Он дерётся вместо своего отца! Почему я не могу сражаться вместо моего?

И, выхватив из рук отца шпагу, которую Мирекур уступил без особого сопротивления, мальчик развернулся и начал размахивать ею, угрожая Александру.

Секунданты Александра попытались вмешаться, но им не дали этого сделать секунданты Мирекура, явно выбранные за их силу и умение воспользоваться ею в нужный момент. Мирекур стоял в стороне, со смехом наблюдая эту сцену.

Что касается Александра, то сначала он даже не пользовался шпагой; ему и в голову не приходило обратить смертоносное оружие против восьмилетнего мальчика; он лишь прыжками увёртывался от выпадов явно натренированного малыша, который атаковал Александра, словно злая оса; в свои атаки он вкладывал такую ярость, что мог не только ранить, но и убить. Опасность заставила Александра воспользоваться своей шпагой, правда, исключительно в целях защиты. Мальчик, понимая, каким надёжным щитом служит ему возраст, проявлял неистовую смелость, и Александр, всё яснее сознавая, что подвергается риску быть убитым, решил, что ему необходимо вырваться из гнусной западни, устроенной Мирекуром, прежде чем произойдёт катастрофа.

Александр сделал неожиданный выпад шпагой в сторону мальчика, заставив того резко пригнуть голову, и, воспользовавшись паузой, через лес побежал на дорогу, где его ждал экипаж.

   — Гони! — крикнул он кучеру, рухнув на сиденье.

Но в тот миг, когда лошадь двинулась с места, Александр испытал острое чувство унижения, услышав летящие ему вслед насмешки Мирекура и победные выкрики мальчишки. Через несколько часов весь Париж будет смеяться над промахом, который он совершил, желая подменить собой на дуэли отца.

   — Ах, ты отнял у меня возможность потрясающе отомстить! — воскликнул Дюма, когда Александр рассказал о своей дуэли. — Я загнал бы Мирекура в мышиную нору до конца его дней!

   — Очень сожалею, — сказал Александр. — Я лишь думал о превосходстве Мирекура над тобой во владении холодным оружием; я опасался за твою жизнь, ведь ты сам уверял меня, что погибнешь от выстрела из пистолета на тринадцатой дуэли.

   — Желание защитить меня делает тебе честь, мой мальчик. Но откуда ты взял, что я, маркиз Дави де ля Пайетри, всерьёз намеревался скрестить шпагу с этой сволочью?

   — Но ты был обязан это сделать, папа! Ты сам его вызвал! Как я мог угадать, что ты не намеревался с ним драться, если ты сам назвал этот поединок своей тринадцатой дуэлью?

   — Моя задача состояла как раз в том, чтобы победить моего противника, не прибегая к тринадцатой дуэли, которая, как я знал, станет для меня роковой.

И мой внутренний голос — он ещё никогда меня не подводил — подсказал решение. «Возьми за образец знаменитого графа де Сент-Фуа, — сказал он мне. — Последуй примеру графа, брось свою шпагу на землю и нагло объяви: «С этим человеком я драться не буду!»

   — Но, папа, ты не смог бы так поступить! Ты опозорил бы себя!