Короленко

И тогда все сгрудились вокруг него. Полил дождь. Злобные, искаженные, мокрые лица, занесенные кулаки, палки. И внезапно потемнело, ушло привычное, честное, земное, светлое, все словно перенеслось куда-то, в серую безысходность, в четвертое измерение.

Вдруг погромщики отпрянули в нерешительности. Через пустынную площадь, направляясь прямо к толпе, бежали несколько человек. С разбегу ворвались в толпу и встали со всех сторон, прикрыв Короленко, — маленькая отважная кучка рабочих, суровые, верные люди.

— Еле успели, Владимир Галактионович, — сказал один из рабочих. — Прямо с митинга. Усю дорогу от вокзала бежали. Теперь мы от вас ни на шаг…

За эти дни Короленко хорошо узнали в городе. Когда собирался митинг, люди требовали, чтобы выступал «дид в сивой шапке».

Рабочая охрана следовала теперь повсюду за писателем.

«Огромную услугу оказали железнодорожные рабочие, действовавшие разумно, гуманно и сдержанно», — писал Короленко своему другу Ф. Д. Батюшкову через несколько дней после событий, когда напряжение уже несколько рассеялось.

В «Письмах к жителю городской окраины», написанных в начале ноября, Короленко попытался объяснить темному, одураченному погромной агитацией мещанину, «жителю окраины Тарасу», путь к тому, чтобы стать гражданином и бороться за обновление «обнищалой, обкраденной и разоренной России». «Письма» были помещены в «Полтавщине».

Несколько раз Короленко ездил в уезд, выступал на сельских митингах, объяснял крестьянам значение для России манифеста 17 октября. Писатель в оценке событий заблуждался, полагая, что конституционная монархия, провозглашенная в царском манифесте, станет действительностью. Потребовалось время, чтобы он убедился в этом очередном обмане народа и общества самодержавием.

Ни рабочий класс, ни крестьянство царский манифест не удовлетворил. Мощная волна крестьянских выступлений, солдатских и матросских восстаний прокатилась по стране. Уже в период октябрьской стачки во многих городах были созданы Советы рабочих депутатов. Большевики активно готовили вооруженное выступление пролетариата. 9 декабря рабочая Москва подняла красное знамя восстания. О боях на Пресне узнала вся Россия.

В начале декабря ряд петербургских газет был закрыт за опубликование манифеста Совета рабочих депутатов, требовавшего созыва Учредительного собрания. «Союз защиты свободы печати» постановил: всем органам, входящим в его состав, в виде протеста перепечатать манифест. Правая печать требования не выполнила. Редакция «Русского богатства», хотя далеко не полностью согласная со всем содержанием манифеста, перепечатала его в № 11–12 за 1905 год. Журнал был запрещен, а редактора его, Короленко, привлекли к судебной ответственности.

— Есть место под обстрелом, — так объяснял свою позицию Владимир Галактионович. — Пусть по ошибке, но сложилось общее решение: непременно по этому месту пройти… Другие, не изменившие этому решению, одинаково с нами оценивавшие манифест, уже прошли по этому месту и угодили под пули. Теперь наша очередь…

Великая трагедия Великих Сорочинец

Разгром восстания на Пресне тяжко отозвался на Полтавщине: приободрились сельские кулаки, вернулись бежавшие в города мстительные помещики, вовсю свирепствовали конные стражники; губернская тюрьма и арестантские роты скоро оказались полными.

Пришли известия о крестьянском выступлении в местечке Великие Сорочинцы. «Полтавщина» поместила сообщение о событиях. Вскоре в квартире писателя появились неторопливые, степенные мужики из мятежного села. Рассказывали, рассказывали… Короленко записывал, выспрашивал.

А дело было такое.

Незадолго до выступления в Сорочинцах организовалась маленькая, но крепко сплоченная группка революционно настроенных крестьян и интеллигентов. От небольших собраний с обсуждением вопросов о земле и японской войне перешли к митингам. Собирали деньги на борьбу с самодержавием, говорили пламенные речи рабочие-ораторы из Кременчуга и Миргорода; мужики спрашивали, скоро ли придется драться им с кровопийцами.

В разгар этих событий по распоряжению губернатора князя Урусова стражники схватили члена группы Безвиконного. Тогда загремел набат, и сбежавшиеся крестьяне арестовали пристава, урядника, стражников разоружили и выгнали из села, а винные лавки закрыли.

Почти тотчас же стало известно, что из Миргорода на усмирение выступили каратели. Сорочинцы вооружились кто чем смог — косами, топорами, вилами. Наутро прибыл помощник исправника Барабаш с сотней казаков под командованием офицеров. Не успела смолкнуть военная труба, как раздался залп, и несколько человек упали. Крестьяне кинулись на казаков, смяли их, а Барабаша смертельно ранили.

Это была высшая точка протеста. Когда снова началась стрельба, крестьяне стали разбегаться, а казаки, все более зверея, носились за убегавшими, стреляли, рубили на улицах, во дворах. Более двадцати человек остались на месте кровавой схватки; казаки свезли Барабаша в больницу, где он умер, и, освободив пристава с урядником, покинули Сорочинцы.