Королев: факты и мифы

Наверное, было бы неправильно объяснять пессимизм Королева только неожиданно свалившимся на него новым приговором. Мне кажется, есть и другие причины, и одна из них – жажда ясности. Биография Сергея Павловича постоянно демонстрирует эту острейшую его потребность. Он любил знать. С той поры, когда в нежинском доме бабушки он спрашивал молоденькую учительницу, Лидочку Гринфельд, которая читала ему басни Крылова: «А что значит вещуньина?» – с тех младых лет крепло в нем постоянное желание разобраться во всем окружающем, понять ход событий, ясно представлять себе продолжение своей жизни. Он всегда знал, что надо делать, и смело планировал свое будущее. Тюрьма лишила его не только движения в пространстве, но и движения во времени. Неопределенность существования угнетала не меньше, чем условия этого существования. И раскрыть эту неопределенность он не мог, ибо не понимал ее механизма. Королев много размышлял над тюремными правилами шараги. Многие из них, какими бы дикими они не казались заранее, он все-таки мог объяснить. Ну, скажем, запрещалось иметь часы. Вообще нигде никаких часов не было. Дико? Но все-таки можно объяснить: нельзя согласовать время побега. Есть приемы, которые позволяют использовать часы как компас (что особенно актуально в Москве!). Тут хоть видимость какой-то работы мысли. Или замена фамилий конструкторов во всей технической документации личными номерами. И это можно понять. Номер вместо фамилии – давнее тюремное правило. Сталин всегда боролся с человеческой личностью, иметь свои лица разрешалось нескольким десяткам людей в стране – тоненькой пенке из писателей, музыкантов, актеров, летчиков, ученых, ударников, спортсменов, – прикрывавшей огромную безликую массу народа. Один человек должен отличаться от другого не больше, чем друг от друга отличаются цифры, – это понятно, поскольку соответствует духу режима. Но существовали вопросы, которые Королев, равно как и другие зеки, часто задавали себе и ответы на которые не находили. Почему, например, Берия вообще возродил шараги? Надашкевич прав: нужны хорошие самолеты, которые будут защищать существующий строй. И другое есть объяснение: Берия требуется доказать эффективность своей системы.

Но зачем эти простыни и какао? Ведь все эти люди конструировали бы самолеты лишь за право их конструировать, за счастье сменить тачку на кульман, за то, что рядом с тобой спит член-корреспондент Академии наук, а не «вор в законе». Конечно, нельзя строить самолеты, если постоянно думаешь о куске хлеба. Но если мыслить в этом направлении и признать зависимость итогов творчества от условий жизни творца, то почему же вообще не освободить?! Хорошо, давайте следовать их логике и считать, что Петляков сделал хороший самолет не потому, что он не может сделать плохой, а потому, что хочет получить свободу. Но по такой логике получается, что теперь, находясь на свободе, Петляков вообще перестанет делать самолеты! Как понять эти дикую систему, этот извращенный ход мыслей? Размышления на эту тему были продолжением того духовного кризиса, который переживал Королев даже не с момента своего ареста, а раньше, с тех пор, как расстреляли Тухачевского, как посадили Клейменова и Лангемака. Реставрация души проходила медленно, но проходила. На берегах Берелёха его сгибали и замораживали, на берегах Яузы он выпрямлялся и оттаивал.

Вновь повторю: для Королева работа была важнее свободы, а условия работы в его положении тут были идеальные. Конструкторские бюро не запирались на ночь, приходи, когда хочешь, и работай. Если надо пройти на опытное производство (завод № 156 – ЗОК – завод опытных конструкций ЦАГИ находился на той же территории), из «паровозного депо» вызывался сопровождающий «попка» (он же вертухай, он же «тягач», он же «свечка». У Туполева было свое название: «Лутонька с вышки». Почему «Лутонька» – добиться было невозможно). Неподалеку от «паровозного депо» располагался кабинет Гришки Кутепова и его заместителей: Ямалутдинова – «руководителя» Петлякова, Устинова – «руководителя» Мясищева и Балашова – «руководителя» Туполева.

О компетентности этих «руководителей» можно судить по такому случаю, – он запомнился всем обитателям шарашки, с которыми мне довелось говорить.

Два инженера из КБ Мясищева пришли к их «руководителю» Устинову и предложили разработать новый аварийный двухтактный бензиновый движок, который можно было включить на случай, если генераторы самолета выйдут из строя. Устинов задумался. Потом спросил:

– А в чем новизна? Какие движки сейчас ставят?

– Четырехтактные. А наш будет двухтактным.

Устинов задумался надолго, потом сказал с очень серьезным, озабоченным видом:

– Вот всегда мы торопимся. С четырехтактного сразу на двухтактный. Рискованно. Сделайте для начала трехтактный...

После этого, иначе как «Трехтактным» Устинова никто не звал.