Королева брильянтов

Городовой старательно рассматривал небо и крыши. Он прятал ухмылку, чего нельзя было не заметить.

– Ангелина, дорогая, всего лишь три недели, – ответил Алексей, стараясь мягко вырваться, что ему не удалось.

– Ах, какая глупость соблюдать эти традиции! – обиженно воскликнула дама. – Конец девятнадцатого века, а мы живем по заветам прадедов! Ну кто придумал, что в пост и на Святки нельзя венчаться?! Какая глупость!

Алексей мягко сорвал цепкие ручки и даже смог сдвинуться к краю саней.

– Прости, мне пора, дорогая.

Дама не собиралась отступать.

– Поцелуй меня, – прошептала она, подставляя сочные, яркие губы.

– Ангелина, здесь улица, люди. Это невозможно…

– Кому какое дело, – она тянулась к его губам. – Поцелуй меня.

Городовой чуть не давился смехом. Алексей напряженно отвел голову.

– Это неприлично, прости.

Губки, ждавшие поцелуя, скривились. Ангелина стукнула кулачком по его плечу.

– Фу, какой ты правильный. Ну, иди, иди на свою мерзкую службу, которая тебе дороже меня, – и она толчками выгнала его из саней. Что Пушкин принял с облегчением. Строго, как полагается, поклонился и торопливо пошел к входным дверям. Городовой отмашкой отдал честь.

– Здравьжелаю, вашбродь, – пробурчал он, стараясь не ухмыляться.

– Доброе утро, Востриков. Вот двоюродная сестра подвезла.

Городовой понимающе кивнул: двоюродная сестра – дело понятное. И вежливо открыл дверь.

Извозчик, молодой парень, холеный, как его лошади, обернулся к пассажирке.

– Куда прикажете, барыня?

Ангелина откинулась на спинку саней и сладко потянулась.

– Куда хочешь, милый. Туда, где весело.

– Изволите в «Славянский базар»? – тут же спросил извозчик.

– Ах, гони! Только чтобы с посвистом и сердце зашлось.

– Не извольте беспокоиться! Дело знаем, – извозчик шаловливо подмигнул даме, чем сильно ее позабавил.

Кони взяли резво, сани вихрем полетели по накатанному снегу под бубенчики и покрик возницы. Городовой неодобрительно глянул им вслед, да и только.

Дом обер-полицмейстера походил на слоеный пирог. Сам полицейский хозяин Москвы Власовский располагался на втором этаже, где находились его канцелярия, приемная, кабинет и частные покои. Под ним, на первом этаже, размещался адресный стол города, с множеством справочных столов, разумеется. Сыскная полиция ютилась на третьем этаже. Места у сыска было мало, кабинет Эфенбаха и приемное отделение умещались в трех комнатах.

Алексей вошел в приемную часть адресного стола и уже повернул к лестнице, когда перед ним возник благообразный господин, который сорвал шляпу и прижал ее к груди.

– Прошу прощения, как мне попасть в сыскную полицию?

Говорил он столь приятно, а вид имел столь печальный, что невозможно было пройти мимо.

– На третий этаж, – ответил Алексей. – Вас ограбили?

Приятный господин искренне удивился:

– Как же угадали?!

– Убитому прийти затруднительно.

Жертва ограбления пристально вгляделась в незнакомое лицо, явно имеющее отношение к полиции.

– Прошу простить, с кем имею честь?

– Чиновник сыскной полиции Пушкин…

– Какое счастье! Какая удача! Я так сразу понял, что вы сыщик! – господин схватил ладонь Пушкина и принялся ее трясти, но быстро опомнился. – Прошу простить… Чиновник городской управы Улюляев… Имею честь заниматься городскими тротуарами.

По тому, в каком состоянии пребывали в Москве тротуары, господина чиновника следовало без разговоров засадить за решетку. Но времена стали мягкие, либеральные. Да и когда в России чиновников сажали за плохие тротуары? Вероятно, ожидать таких чудес следует лет через сто, сто пятьдесят, не раньше.

– Отчего не обратились в участок? – спросил Пушкин, чтобы не вспоминать, как вчера чудом не сломал ногу, оступившись в яму посреди Большой Никитской улицы.

– Как не обратиться, первым делом! – отвечал Улюляев, старательно нажимая на жалость и сострадание. – Послал за приставом Городского[2] участка.

– Что же господин Свешников не изволил явиться?

– Сам удивляюсь! Велел передать с городовым, что дело столь таинственное, что ему не справиться, надо прямо в сыскную, – чиновник только руками развел: дескать, пусть я и жертва, но не простая, а… очень даже непростая.

– Скромность украшает нашу полицию, – сказал Пушкин, пропуская Улюляева в дверь. – При случае передам господину Свешникову благодарность.

Ловкость пристава вызывала восхищение. Городская полиция обязана прибыть на место преступления и приложить все усилия к раскрытию по горячим следам. Только в случае неудачи и невозможности сразу поймать преступника следовало вызывать сыскную. Пристав Свешников решил не тратить время попусту: кому охота разбираться с безнадежной кражей в канун праздника.

Пушкин предложил пройти за ближайший стол. Спасаясь от тесноты, чиновники сыска частенько спускались сюда и снимали допросы в адресном столе. В этом не было ничего необычного. Как и в истории господина Улюляева, которую тот терпеливо изложил.