Королева Юга

На верхнем этаже продавались аксессуары из итальянской и испанской кожи. Пояса. Сумки. Чудесные туфли великолепных моделей. Это, подумала Тереса, куда лучше, чем кульяканский «Серчае», куда приходили жены и любовницы наркомафиози, шумные, громко тараторящие; множество драгоценностей, крашеные гривы и пачки долларов – дважды в год, после каждого урожая в горах. Во времена Блондина Давиды она и сама покупала там вещи, при виде которых сейчас чувствовала себя неуверенно. Может, оттого, что не знала точно, остается ли она теперешняя тою же самой, которая была там и тогда: она заехала слишком далеко, и теперь уже какая-то совсем иная Тереса отражалась в зеркалах этих дорогих магазинов, принадлежащих другому времени и другому миру. Да, страшно далеко. Тем временем Пати продолжала свою лекцию.

Обувь – вещь крайне важная, говорила она. Даже важнее сумочки. Помни: даже если ты одета хорошо и дорого, в плохих туфлях все равно будешь выглядеть нищенкой. Мужчине могут простить даже тот кошмар на босу ногу, который ввел в моду Хулио Иглесиас. С женщинами все куда драматичнее. Я бы даже сказала – непоправимо.

Потом они прошлись по отделам духов и косметики, нюхая все образцы и пробуя их на коже Тересы, а затем отправились в ресторан «Тинтеро» на пляже Эль-Пало, где подавали морские деликатесы. Вы, латиноамериканки, продолжала наставлять ее Пати, обожаете крепкие духи. Поэтому старайся выбирать что-нибудь полегче. Точно так же и с макияжем. Когда женщина молода, он ее старит, а когда уже стара, старит еще больше… У тебя такие большие и красивые черные глаза, а когда ты причесываешься на прямой пробор и туго стягиваешь волосы – по-вашему, по-мексикански, – просто лучше не придумаешь.

Она говорила все это, глядя ей в глаза, ни на мгновение не отводя взгляда, пока официанты сновали туда-сюда среди стоящих на солнце столиков, разнося блюда одно соблазнительнее другого. В ее тоне не было ни превосходства, ни снисходительности. Она просто вводила Тересу в курс дела, как в тот день, когда ее привезли в Эль-Пуэрто-де-Санта-Мария. Так-то и так-то. Однако сейчас Тереса замечала то, чего не было тогда: намек на ироничную усмешку в уголке рта, в складочках, собиравшихся вокруг ее век, когда глаза щурились в улыбке. Ты знаешь, какой вопрос я задаю себе сейчас, думала Тереса. Ты же знаешь. Почему ты выбрала меня, если здесь, на свободе, я не даю тебе того, что тебе на самом деле хотелось бы получить. Я только слушаю и присутствую. Тебе удалось провести меня с этими деньгами, Лейтенант О’Фаррелл. Ты ведь стремилась не к этому. Со мной все просто: я предана тебе, потому что многим тебе обязана и потому что так надо. Потому что таковы правила этой странной игры, которую ведем мы обе. Все просто. Но ты не из таких. Ты, если понадобится, можешь и обмануть, и предать, и забыть. Вопрос только в том, почему ты не обманываешь, не предаешь и не забываешь меня. Или почему до сих пор не обманула, не предала и не забыла.

– Одежда, – между тем продолжала Пати тем же тоном, – должна всегда соответствовать моменту и ситуации. Всегда шокирует, когда ты обедаешь, и вдруг появляется какая-нибудь особа, завернутая в шаль, или за ужином замечаешь на ком-нибудь мини-юбку. Это просто говорит об отсутствии критериев или воспитания: они не знают, что подходит для данного случая, и облачаются в то, что им кажется элегантнее или дороже. И это всегда выдает «парвеню», норовящую сойти за свою.

Она умница, подумала Тереса. Гораздо умнее меня, и мне остается только гадать, почему в таком случае у нее все сложилось так, как сложилось. Ведь у нее было все. Даже мечта. Но эта мечта помогала ей жить, когда она сидела за решеткой. Неплохо было бы узнать, что помогает ей сейчас. Помимо частых выпивок, и девочек время от времени, и порошка, который она нюхает до одурения, и этих бесконечных рассказов о том, что мы будем делать, когда станем мультимиллионершами.

Этим вопросом я тоже задаюсь. Хотя не стоит чересчур усердствовать.

– Я – парвеню, – сказала она.

Это прозвучало почти вопросом. Она никогда не произносила этого слова, не слышала его раньше и не встречала в книгах, но интуитивно поняла его смысл.

Пати расхохоталась:

– Ха-ха-ха! Конечно. В определенном смысле – да, ты парвеню. Но совершенно необязательно, чтобы все об этом знали. Ты перестанешь быть парвеню.

В выражении ее лица Тересе почудилось что-то странное. Словно что-то причиняло ей боль и вместе с тем забавляло. А может, вдруг пришло ей в голову, это просто сама жизнь?..

– Как бы то ни было, – проговорила Пати, – если даже ты ошиблась в выборе, крайнее средство – держаться с максимальным достоинством. В конце концов, все мы когда-то ошибаемся… – И закончила, продолжая смотреть на нее:

– Я имею в виду одежду.

* * *