Королева Юга

– Послушайте, – он развел в стороны ладони с растопыренными пальцами, как будто этот жест должен был служить гарантией правдивости его слов, – я живу этим. Я не мог терять времени. В конце концов, для чего-то существуют государственные адвокаты. Кроме того, повторяю, невозможно было знать заранее…

– Понимаю. А потом, позже, она не призвала вас к ответу?

Он погрузился в созерцание своего стакана на стеклянном столике. Похоже, мой вопрос пробудил в нем малоприятные воспоминания. В конце концов вместо ответа он просто пожал плечами и воззрился на меня.

– Но ведь впоследствии, – настаивал я, – вы снова стали работать на нее.

Он опять сунул руки в карманы пиджака и тут же вынул их. Потом отхлебнул из стакана и вновь проделал те же самые действия.

– Ну, в общем, да, – наконец согласился он. – Это было давно и совсем недолго. Потом я отказался продолжать. Я чист.

У меня была другая информация, однако я не стал говорить ему об этом. Выйдя из тюрьмы, Мексиканка жестко взялась за него – так мне рассказывали. Выжала, как лимон, и выбросила, когда он перестал быть ей полезным. Именно так говорил Пепе Кабрера, главный комиссар полиции Торремолиноса. Мендоса взяла этого сукина сына за горло и трясла до тех пор, пока не вытрясла все кишки вместе с их содержимым. Глядя на Эдди Альвареса, вполне можно было представить себе эту картину. Скажи ему, что ты от меня, посоветовал Кабрера, когда мы обедали в яхтенном порту Бенальмадены.

Этот недоносок многим мне обязан и не посмеет отказаться. Например, дело о контейнере из Лондона – напомни ему об этом, и он будет ходить перед тобой на задних лапках. А уж что ты сумеешь вытащить из него – твоя забота.

– Значит, она не затаила на вас обиды, – подвел итог я.

Его взгляд стал профессионально осторожным.

– Почему вы так говорите? – спросил он.

– Пунта-Кастор.

По-видимому, он старался прикинуть, до какой степени мне известно о случившемся там. И я не стал его разочаровывать.

– Я имею в виду ловушку, которую им там устроили.

Похоже, это слово подействовало на него наподобие слабительного.

– Ну что вы такое говорите… – Он заскрипел своим плетеным стулом. – Что вы знаете о ловушках?.. Это уж чересчур, знаете ли.

– Для того я и приехал, чтобы вы мне рассказали.

– Сейчас уже, в общем-то, все равно. – Он снова схватился за стакан. – Насчет того, что произошло в Пунта-Кастор… Тереса знала: я не имел никакого отношения к тому, что замышляли Каньябота и тот сержант-жандарм. Потом она занялась выяснением всех подробностей, и когда дело дошло до меня… ну, в общем, я доказал, что был совершенно ни при чем. И я жив – это доказательство того, что мне удалось ее убедить.

Он задумался, позвякивая льдинками в стакане. Потом отпил глоток – Несмотря ни на то, что случилось с теми деньгами, вложенными в картины, ни на Пунта-Кастор, ни на все остальное, – настойчиво и словно бы несколько удивленно повторил он, – я до сих пор жив.

Он сделал еще глоток. Потом еще. Похоже, воспоминания вызывали у него жажду.

– На самом деле, – сказал он, – никто никогда не старался погубить именно Сантьяго Фистерру. Никто.

Каньяботе и тем, на кого он работал, просто нужна была приманка – тот, кто отвлек бы на себя внимание, пока настоящий товар выгружается в другом месте. Такие вещи проделывались постоянно; в тот раз выбор пал на него, как мог пасть на кого угодно другого. Ему просто не повезло. Он был не из тех, кто болтает, когда его сцапают. А кроме того, нездешний, работал сам на себя, ни друзей, ни сочувствующих… Но главное – у того жандарма был на него зуб. Так что они решили подставить его.

– И ее.

Он снова поскрипел стулом, устремив взгляд на лестницу террасы, как будто там вот-вот могла появиться Тереса Мендоса. Помолчал. Отхлебнул. Потом поправил очки и произнес:

– К сожалению. – Вновь помолчал. Отпил еще глоток. – К сожалению, никто не мог вообразить, что Мексиканка станет тем, чем стала. Но я настаиваю: я не имел ко всему этому никакого отношения. Доказательство… черт побери. Я уже сказал.

– Что вы до сих пор живы.

– Да. – Он взглянул на меня с вызовом. – Это доказывает мою порядочность.

– А что потом сталось с ними?.. С Каньяботой и сержантом Веласко.

Вызов длился три секунды. Альварес отступил. Ведь тебе это известно не хуже, чем мне, говорил его недоверчивый взгляд. Это же известно любому, кто читает газеты. И если ты думаешь, что я нанялся просвещать тебя на этот счет, ты крупно ошибаешься.

– Мне об этом ничего не известно.

Он сделал движение рукой, словно застегивая рот на молнию, и на его лице появилось недоброе, удовлетворенное выражение – выражение человека, которому удалось удержаться на ногах дольше, чем другим, кого он знал. Я заказал еще кофе для себя и коричневый напиток для него. От города и порта доносились приглушенные расстоянием звуки. Ниже террасы шумно карабкался в гору, вверх по Скале, автомобиль, за рулем которого мне удалось разглядеть светловолосую женщину, а рядом с ней – мужчину в морском кителе.