– Греческая! – бросив взгляд на книгу, воскликнул он – Торжественная речь Исократа! Зачем она вам понадобилась?.. Ага! вижу на бумаге латинское заглавие: «Ad Sarmatiae legates reginae Margaritae concio!»[56]
. Так вы собираетесь держать перед этими варварами торжественную речь на латыни?– Ничего не поделаешь: ведь они не знают французского, – ответила Маргарита.
– Но как вы можете готовить ответную речь, не зная, что скажут они?
– Женщина более кокетливая, чем я, ввела бы вас в заблуждение и сказала бы, что она импровизирует, но вас, мой Гиацинт, я обмануть не способна: мне заранее сообщили их речь, и я на нее отвечаю.
– А разве польские послы приедут так скоро?
– Они не приедут, они уже приехали утром.
– И об этом никто не знает?
– Они приехали инкогнито. Их торжественный въезд в Париж перенесен, кажется, на послезавтра. Во всяком случае, то, что я сделала сегодня вечером, – сделала в духе Цицерона, – вы услышите, – продолжала Маргарита с легким оттенком педантического удовлетворения. – Но оставим эти пустяки. Поговорим лучше о том, что было с вами.
– Со мной?
– Да, с вами.
– А что со мной было?
– Вы напрасно храбритесь, я вижу что вы слегка побледнели.
– Вероятно, я слишком много спал, и в этой вине я чистосердечно раскаиваюсь.
– Полно, полно! Не прикидывайтесь, я все знаю.
– Будьте добры, жемчужина моя, объяснить мне, в чем дело, потому что я ничего не знаю.
– Скажите откровенно: о чем вас расспрашивала королева-мать?
– Королева-мать? Меня?! Разве она собиралась говорить со мной?
– Как?! Разве вы с ней не виделись?
– Нет.
– Ас королем Карлом?
– Нет.
– Ас королем Наваррским?
– Нет.
– Но с герцогом Алансонским-то вы виделись?
– Да, сию минуту я встретился с ним в коридоре.
– И что он вам сказал?
– Что ему нужно отдать мне какие-то распоряжения между девятью и десятью часами вечера.
– И это все?
– Все.
– Странно!
– Что же тут странного, скажите мне наконец!
– Странно то, что вы не слыхали никаких разговоров.
– Да что случилось?
– А случилось то, несчастный, что сегодня вы весь день висели над пропастью.
– Я?
– Да, вы!
– Но почему же?
– Слушайте. Вчера ночью де Муи застали в покоях короля Наваррского – его хотели арестовать; де Муи убил трех человек и убежал; его не узнали, но обратили внимание на пресловутый вишневый плащ.
– И что же?
– А то, что этот вишневый плащ, который однажды ввел в заблуждение меня, теперь ввел в заблуждение и других; вас подозревают и даже обвиняют в этом тройном убийстве. Утром вас хотели арестовать, судить и, быть может, – кто знает? – приговорить к смертной казни; ведь вы, чтобы спасти себя, не признались бы, где вы были, не правда ли?
– Сказать, где я был? – воскликнул Ла Моль. – Выдать вас, мою прекрасную королеву! О, вы совершенно правы: я умер бы, распевая песни, ради того, чтобы ваши прекрасные глаза не уронили ни одной слезинки!
– Увы, несчастный граф! Мои прекрасные глаза плакали бы горько!
– Но почему же утихла эта гроза?
– Догадайтесь.
– Откуда же мне знать?
– Была только одна возможность доказать, что вы не были в комнате короля Наваррского.
– Какая?
– Сказать, где вы были.
– И что же?
– Я и сказала.
– Кому?
– Моей матери.
– И королева Екатерина...
– Королева Екатерина знает, что вы мой любовник.
– Ваше величество! После того, что вы для меня сделали, вы можете требовать от меня, вашего слуги, чего угодно! Маргарита, ваш поступок воистину прекрасен и велик! Маргарита, моя жизнь принадлежит вам!
– Надеюсь: ведь я вырвала ее у тех, кто хотел отнять ее у меня. Но теперь вы спасены.
– И спасен вами! Моей обожаемой королевой! – воскликнул молодой человек.
В это мгновение громкий треск заставил их вздрогнуть. Ла Моль, охваченный безотчетным страхом, отпрянул. Маргарита вскрикнула и замерла на месте, неотрывно глядя на разбитое окно.
Камень величиной с яйцо пробил стекло, влетел в комнату и покатился по паркету.
Ла Моль тоже увидел разбитое стекло и понял, почему раздался такой треск.
– Кто этот наглец? – крикнул он и бросился к окну.
– Одну минуту, – сказала Маргарита. – По-моему, к этому камню что-то привязано.
– В самом деле, что-то, похожее на бумагу, – заметил Ла Моль.
Маргарита подбежала к странному метательному снаряду и сорвала тонкий листок бумаги, сложенный в узенькую ленточку и опоясывавший камень.
Бумага была прикреплена ниткой, кончик которой уходил за окно сквозь пробитую дырку.
Маргарита развернула письмо и прочла его.
– Ах, несчастный! – воскликнула она и протянула записку Ла Молю, бледному и неподвижному, стоявшему, как статуя Страха.
Со сжавшимся от тяжелого предчувствия сердцем Ла Моль прочитал следующие строки:
«В коридоре, который ведет к герцогу Алансонскому, длинные шпаги ждут господина де Ла Моля. Может быть, он предпочтет выпрыгнуть из окна и присоединиться в Манте к де Муи...».
– Э, их шпаги не длиннее моей! – прочитав записку, сказал Ла Моль.
– Да, но их может быть десять против одной!
– Но кто мог прислать записку? Кто этот друг? – спросил Ла Моль.
Маргарита взяла ее у молодого человека и внимательно посмотрела на нее горящими глазами.