Королева мести, или Уйти навсегда

Марина не предвидела другого… Того, что, вернувшись домой далеко за полночь, обнаружит в каминной дивную картину – на коленях у Хохла извивается полуголая пьяная горничная Катя, а он сам сжимает ручищей ее маленькую грудь, а в другой держит сигарету, то и дело затягиваясь. Когда Коваль возникла на пороге, Катя взвизгнула и рванула мимо нее к входной двери, подхватив свои тряпки, а Хохол вызывающе смотрел на Марину, даже не пошевелившись, не сделав ни единого движения. Она пожала плечами и абсолютно спокойно пошла наверх, хотя в душе все перевернулось. Она не знала, как называется это чувство, но было ощущение, что внутри все умерло, сгорело, разбилось…

Марина легла на кровать не раздеваясь, заперев предварительно дверь на ключ. Хохол ломился, пытаясь открыть, но тяжелая дверь из массива дуба не поддалась. Коваль пролежала всю ночь, уставившись в потолок, и все думала, думала… К утру ей начало казаться, что она сходит с ума, что еще немного – и все, психика не выдержит такой атаки. Приняв душ, Марина почувствовала себя значительно лучше, села к зеркалу, накрасилась, чтобы скрыть следы бессонной ночи, вставила голубые линзы, сделала высокую прическу, закрепив ее шпильками, сменила махровый халат на кожаные брюки и облегающую водолазку и пошла вниз, полная решимости и собранная, как никогда раньше.

– Доброе утро, Марина Викторовна! – улыбнулась, наливая кофе, Даша. – Хорошо выглядите!

– Спасибо, родная. У меня к тебе просьба – пусть вся охрана соберется в гостиной, пока я пью кофе, – попросила Марина, усаживаясь на высокий табурет.

Даша, удивленная немного подобной просьбой, пошла в коттедж охраны. Коваль же покурила, выпила кофе и пошла в гостиную, где уже собрались все, кто работал в доме. На лице Хохла застыло виноватое выражение, но Марина проигнорировала его вымученную улыбку, усевшись в кресло и окинув всех присутствующих взглядом.

– С сегодняшнего дня, – отчеканила она на одном дыхании, – повторяю – с сегодняшнего дня в моем доме больше нет второй горничной. И еще – Хохол, собери свои вещи и в течение часа покинь пределы поселка. У меня все.

Она встала и пошла из гостиной, чувствуя, как сердце бьется в такт стуку каблуков по кафельной плитке коридора. Женька догнал ее и попытался развернуть к себе лицом, но Марина обожгла его взглядом и предостерегающе сказала:

– Не смей меня трогать. Убирайся.

– Котенок…

– Я сказала – убирайся! – не повышая голоса, повторила она, уходя в спальню и закрывая за собой дверь на ключ.

– Пусти меня! – орал на площадке Хохол. – Нам надо поговорить!

– Нам не о чем говорить, – бросила Коваль, падая на кровать.

– Я высажу дверь, если ты не откроешь и не выслушаешь меня!

– Ты можешь разнести весь дом, но разговаривать с тобой я больше ни о чем не стану. Не вынуждай меня звать пацанов и выкидывать тебя.

– Я прошу тебя, дай мне объяснить… – настаивал Женька, но она перебила:

– Я увидела все, что ты хотел мне показать, вчера. И поняла, к чему ты все это сделал. А теперь собирайся и вали из моего дома.

Сказав это, Марина накрылась с головой одеялом и постаралась отключиться от всего, забыв даже о том, что за утро ни разу не зашла к сыну. К вечеру ей вдруг остро захотелось полного одиночества, абсолютного – чтобы никого вообще не видеть и не слышать, и она рванула в «Рощу», в свой коттедж, пустовавший со дня отъезда Николая. Дав денег поселковому сторожу, уже через пару часов Коваль имела все удовольствия в виде растопленного камина, вымытых руками сторожевой жены полов во всем доме, слитой и набранной заново воды в бассейне. Врубив на всю громкость кассету Кузьмина, она растянулась на ковре в каминной с сигаретами и бутылкой текилы, которую пила, не закусывая, прямо из горлышка. Трещали березовые дрова в камине, из колонок несся хрипловатый мужской голос, убеждавший Марину в том, что «и эта любовь пройдет», и она почти верила ему. Дома, конечно, паника в полный рост, ведь она опять улучила момент и уехала так, что никто и не видел, да и бог с ними – не в первый раз, привыкли, поди.

«Сына жалко, это есть, но он пока слишком мал, чтобы понять что-либо».

В голове шумело уже от выпитой текилы, мысли путались.

«Теперь бы пожар не устроить и самой не угореть – и все в порядке», – пьяно подумала Марина, поднимаясь и направляясь в спальню. Скольких же мужчин видела эта кровать… Сколько восхитительных ночей она провела на ней в объятиях своих любовников… И вот лежит совсем одна, потому что ее последний мужчина изменил ей с горничной, с поломойкой…

«Мне, Коваль, предпочли деревенскую соплячку! За это стоит выпить…»