Потянулись ущелья и горы, покрытые лесами и зеленью. Стало прохладно, но топлива хватало, и путники не мерзли у ночных костров. Выли волки, хохотали гиены, тявкали поблизости шакалы и ухали совы. Асия вслушивалась в звуки гор и вспоминала леса родных мест. Там тоже выли волки, но шакалов и гиен она не слышала. Совы тоже ее не пугали, но изредка доносился рык леопарда, о свирепости которого рассказывали погонщики. Ей было страшно и очень хотелось поглядеть на диковинных зверей.
— Э, ханум! Лучше не видеть этих тварей, — отговаривал ее погонщик, слушая сетования на неудачу в поисках зверей. — В горах трудно их заметить.
И вот проплыла мимо гора Джебель-Шам со своей снежной вершиной, и дорога начала спускаться в долины. А два дня спустя вдали показались строения Маската.
СТРАШНОЕ ОДИНОЧЕСТВО
Оповещенный гонцом, навстречу каравану выехал сын Абу-Мулайла — Газван ибн Фуад в сопровождении свиты родственников и друзей. Однако встреча оказалась не такой радостной, как думал о том сын. Абу-Мулайл так ослабел и измучился болями, что даже не поднялся. Он только едва кивнул сыну и безвольно принимал знаки любви и внимания.
Всем было ясно, что дни хозяина сочтены. В траурном молчании караван проследовал в город, а далее родственники поспешили в дом Газвана.
На Асию мало кто обратил внимание, и ею занялся слуга, который отвел женщину во внутренние покои, где находилась мать Газвана, престарелая Нузга, превратившаяся от забот и болезней в сморщенное высохшее создание, едва передвигавшееся на искривленных ногах.
— Кого это аллах послал нашему Абу-Мулайлу? — прошамкал беззубый рот старухи, подслеповато разглядывавшей молодую жену ее мужа.
— Ханум с севера и очень любима господином, — ответил слуга, передавая Асию в руки служанок.
— Да, да, любима, — шамкала старуха. — Мы все когда-то были любимы. А что потом? Да простит меня аллах, немощную!
Асия старалась проявить почтительность к старухе, но ее отталкивал и злил этот бесцеремонный взгляд. Служанки смотрели на нее дерзкими глазами с явным любопытством. И когда ей отвели место в одной комнате со старухой, она решила сразу поставить всех на место.
— Покажи-ка мне все комнаты, — приказала она одной из девушек, поразившей ее темным цветом кожи и курчавостью волос. Она и раньше уже видела подобных людей, но издали и мельком.
Девушка вопросительно глянула на Нузгу. Та прошамкала что-то недовольно, и девушка ответила спокойно и немного вызывающе:
— Старшая госпожа не велит, ханум.
Асия вспыхнула. Она была в дорожном костюме и поигрывала нагайкой, еще висевшей у нее на руке.
— Ты, тварь черная! — крикнула она, сдерживая смущение и робость, загоняя их подальше внутрь. — Как смеешь возражать мне? Веди немедленно, а с госпожой я сама договорюсь! — она хлопнула плетью по сапогу, и служанка, втянув голову в плечи, поспешила исполнить приказ новой госпожи.
— Вот тут две комнаты, но они завалены мусором и хламом, — с робостью мямлила она, открывая узкие двери и проводя Асию в комнаты с узкими зарешеченными окнами.
— Вот и хорошо. Весь мусор и хлам убрать, постелить ковры и устроить постель. Вечером я буду здесь отдыхать. Сафа, проследи, чтоб все было тут сделано хорошо и быстро.
Асия быстро вышла, закутала лицо покрывалом и протиснулась к постели Абу-Мулайла. Вокруг толпились родные и слуги, пригласили хакима, но тот в нерешительности переминался с ноги на ногу.
Асию приняли шиканием и откровенным ворчанием. Она не стала обращать на это внимание и присела на край постели. Абу-Мулайл глянул на нее, и тень улыбки тронула его тонкие губы.
— Асия, — проговорил он слабым голосом. — Удали всех, дай побыть с тобой.
— Слышали? Всем удалиться. Господину надоели ваши рожи! Он хочет быть с женой. Быстрее! — Асия изо всех сил старалась придать голосу суровость и властность, но он подрагивал и дребезжал. Однако это можно было принять за волнение и переживания о здоровье мужа.
— Асия, посиди рядом. Я так устал. Скоро мне не придется проводить время с тобой, и пусть тебя не очень пугает моя назойливость. Это скоро кончится.
— Как можно так говорить, господин мой! — возмутилась Асия, поглаживая высушенную руку старика.
— Не возражай, Асия. Умирающим все должны подчиняться и не перечить.
— Разве можно вам перечить? Вы лежите спокойно и не волнуйтесь, господин. Вам это вредно.
— Э, сейчас мне уже ничего не может быть вредно. Сейчас мне все можно.
Старик замолчал, тяжело дыша. Он уставал от разговоров и сейчас с теплотой смотрел на девушку. Ее пышущее здоровьем лицо согревало старика, он был доволен. Он дома, в родном краю, и предки с радостью примут его на кладбище. Отдышавшись, он продолжал:
— Асия, теперь же закажи резчикам по камню надгробие. Пусть там будет что-нибудь похожее на цветы. Это запрещено шариатом, но ты поручи мастеру, — он помолчал немного. — И слова чтоб вырезал из Аш-шан-фара: «В дорогу пора поднять верблюдов, сородичи! Я больше теперь не ваш, примкнул я к семье другой!».
— Как страшно вы говорите, мой господин! — воскликнула Асия.