Королева отшельников

– Хозяйка заводов и пароходов, – скривился Макашов. – Убили ее?

– Стреляли в нее. Погиб ее сын. Он попытался закрыть мать и погиб.

– Ух ты! Она воет или невеста?

– Она. Мать. Невесту увели в дом. Отец увел.

– Ладно, идем к ним. Выясним, что и как здесь произошло.

Глава 7

– Это я во всем виновата! Я!

Кира Сергеевна тяжело повернулась к Гарику, неподвижно сидевшему за поминальным столом слева от нее. Так повелось, что он всегда сидел слева. Илюша справа, он слева. Так повелось.

Теперь Илюши не было. Место его за столом пустовало. А Гарик все равно не посмел его занять. Понимал, что никогда не займет место ее сына в ее сердце. Хотя и остался последним на земле ее близким человеком. Он это понимал, нет? Скорее – да, чем нет. За минувшую неделю он не выпил ни разу.

– Гарик… Ты… – Ее опухшее от воя горло еле продавило слова. – Ты все, что у меня осталось в этой жизни. Ты это понимаешь?

Он молча кивнул.

– Для чего я жила? Для чего?! Я жила ради него, ради сына. А теперь все это зачем?! Мне зачем?!

Она обводила взглядом стены гостиной. Останавливалась на окнах, за которыми садовник уже начал открывать укутанные на зиму стволы южных капризных деревьев. Они скоро зацветут. Красотища будет в саду. А…

А зачем все это?! Сжечь, порубить, уничтожить все! Превратить в выжженное поле! Как ее душа!

– Гарик… – она опустила голову, немытые редкие волосы упали на лицо, – ты почему не женился?

– Что? – Он неспокойно повертел шеей.

– Почему ты все эти годы один? Только не смей мне врать, что был тайно в меня влюблен. Не поверю. И презирать стану за вранье. Так почему ты не женился? Ты ведь не гей. Ты нормальный. Девки у тебя были. Много. Почему не женился?

– Хотел хранить верность только вам, Кира Сергеевна, – ответил он минуты через три раздумья. – Я же верный пес. Вы знаете.

– Знаю.

– А верность, она… Она пополам не делится. Я так считаю. Да и некогда мне было.

– И в этом я виновата тоже. Я украла у тебя всю твою личную жизнь, – всхлипнула Кира Сергеевна.

Ее крупные ладони легли рядом с тарелкой с кутьей. Обхватили ее, стиснули. Если бы тарелка была не из серебра, а из стекла, она бы точно лопнула от той силы, с которой вонзились в ее края ее пальцы.

– Я украла у тебя личную жизнь. У Ильи украла саму жизнь. Я проклятая старуха! Никому не нужная, богатая, проклятая старуха! Он ведь… Он ведь меня пытался прикрыть. Понимаешь?

Гарик промолчал. Он был там. Он все видел.

– Он думал, что я на костылях. Что я беспомощна. И бросился меня спасать. Бросился на линию огня, Гарик! А я… Я все это время врала ему! Эти чертовы костыли… Убить хотели меня, а он меня спасал. Подставился. Дурачок… Такой хороший мальчик…

Она снова протяжно завыла. Гарик с радостью бы оглох, лишь бы не слышать этот нечеловеческий вой. Но не выходило. Ему приходилось слушать это уже несколько дней подряд. Поначалу это были еще и слезы. Море слез. Теперь они высохли. Остался вой, от которого по его телу ползли мурашки. А довести его до такого состояния еще надо было постараться. Он был непробиваемым. Всегда.

Вой неожиданно прекратился. Она подняла голову, глянула на него тяжелым мутным взглядом.

– Что ты молчишь?

Он молчал.

– Не согласен со мной?

Он отрицательно мотнул головой.

– Почему?

– Тот, кто стрелял, знал свое дело, Кира Сергеевна.

– И что?

– Он не мог промахнуться.

– То есть ты считаешь, что стреляли не в меня, а в Илюшу?!

Со стола полетела кутья в серебряной тарелке. Следом блюдо с оладьями, мед, тарелки с колбасой, сыром, яйцами, огурцами. Она уничтожала поминальный обед, который приказала готовить каждый день. Когда на столе не осталось ничего, кроме накрытого куском хлеба стакана с водкой, она остановилась.

Встала и тяжело, с присвистом дыша, принялась ходить по гостиной. Он уже и забыл, как это выглядит, когда она ходит самостоятельно, без костылей. Сгорбившаяся, толстая, на кривых ногах с крупными ступнями, она напоминала медведицу. Раненую медведицу. И Гарику на какой-то миг сделалось страшно. По-настоящему!

Он предвидел, что теперь начнется.

Кира начнет мстить, и мстить без разбору. Она начнет убивать людей пачками. Его руками! А он уже не тот. Он утратил хватку. И у него нет уже иммунитета от чужой боли. Ему часто снились те, кого он отправил на тот свет. И он часто во сне каялся и просил у них прощения.

Она вот спросила, почему он не женился, почему не завел семью?

А ответ прост. Он не хотел, чтобы его семья расплачивалась за его страшные грехи. Он размяк? Стал тряпкой? Или в его организме вдруг ожила душа?

Может быть. Все может быть.

– А за что было убивать моего мальчика, Гарик? Что он сделал не так?

Кира Сергеевна остановилась возле окна, уставилась на деревья, возле которых суетился садовник. Произнесла сквозь стиснутые зубы:

– Порубить! Порубить все к чертовой матери!

– Что? Что, не понял?

Гарику снова стало страшно. Кого порубить? Как? Уже началось, да?

– Деревья! Сад… Не хочу больше ничего. Закатать все в асфальт! Не нужны мне эти чертовы деревья. Пусть вырубает. Выкорчевывает. Что хочет пусть делает! Но чтобы их тут не было.

– А что вместо них?