«К счастью, — думал Дэйн, глядя на подготовку к празднику, — дым из корзин уходит вверх. Если бы они находились в помещении крытом, все задохнулись бы. Но понимают ли они, что происходит вокруг?»
Эта мысль была вызвана танцем, начавшимся в центре зала. Их охота на горпов изображалась серией прыжков и различных жестов. Дэйн был уверен, что глаза обманывают его, так как увидел, что нож-коготь танцора-победителя прошел через грудь жертвы-воина в чудовищной маске, изображавшей побежденного горпа. Высшим моментом этого представления стало появление настоящего горпа, того самого, что был парализован лучами пистолета Дэйна. Горп теперь был развязан и пришел в себя, но все еще находился в сети, а его когти оказались залеплены каким-то вязким и плотным веществом. Как только его втащили в зал и оставили посередине, горп освободился от сети, но замазанные когти помешали ему и он прыгал взад-вперед, пока не приблизился к высокому трону. Его страшные челюсти щелкали в воздухе, а из лягушачьей пасти вырывалось яростное змеиное шипение. Хотя горп был полностью во власти своих врагов, он производил впечатление ужасной силы и опасности.
Вид заклятого древнего врага возбудил сарголийцев — воины за столом вскочили и принялись выкрикивать обвинения и оскорбления. Дэйн решил, что живой горп редко попадал в руки сарголийцам, и теперь он внезапно пожалел, что чудище не упало бездыханным в море. Дэйн не испытывал жалости к горпу после того, что видел ночью на рифе, и после слышанных им рассказов, но ему не нравилось свирепое выражение на лицах сарголийцев, их угрожающие жесты и голоса. Конец этим выкрикам положил жрец в темном, похожем на накидку, плаще, образующем тусклое пятно на пестром и разноцветном фоне собравшихся. Он подошел к тому месту, где прыгал горп. Когда жрец остановился перед извивающимся зверем, шум постепенно утих, воины опустились на сиденья и в зале воцарилась тишина.
Грофт подошел и встал рядом со жрецом. Обеими руками он держал кубок с двумя ручками. Это не был изукрашенный кубок, какие стояли перед гостями. Этот сосуд, сделанный из какого-то черного вещества, казался очень древним, во всяком случае, значительно старше не только этого зала, но и всего поселка. Один из воинов, втащивших горпа, подошел к нему, накинул на голову зверя петлю и потянул ее вправо. Жрец неторопливо вынул нож — первое оружие с прямым лезвием, которое Дэйн увидел здесь, на Сарголе. Он сделал единственный надрез на мягкой и незащищенной части горла горпа, и Грофт подставил кубок под кровь, побежавшую из раны.
Горп бешено задергался, обрызгав кровью стол и окружавших его сарголийцев, но они не обратили на это внимания. Все они смотрели на жреца, который долил в кубок другой жидкости из сосуда, принесенного слугой. Он перемешал содержимое кубка и вернул его Грофту. Держа кубок перед собой, молодой вождь подошел к столу и остановился перед троном. В зале наступило молчание, даже горп перестал биться и неподвижно повис в своих путах. Грофт поднял кубок над головой и громко произнес фразу на древнем языке своего клана. Ответом ему была песнь воинов, которые отныне будут ходить в битву под его знаменем. Эта песнь сопровождалась звоном ножей, ударяемых о стол. Трижды Грофт повторил древнюю формулу и трижды отвечали ему окружающие. Затем во вновь наступившей тишине Грофт поднес к губам кубок, одним глотком выпил его содержимое и перевернул его, показывая, что в нем не осталось ни одной капли. Весь зал потряс торжествующий крик. Сарголийцы вскочили на ноги, размахивая ножами над головой в честь нового вождя, и Грофт впервые сел на трон. Клан получил нового вождя — он занял место отца.
— Представление окончилось? — услышал Дэйн громкий вопрос одного из членов экипажа «Королевы».
— Еще нет, — последовал разочаровывающий ответ Ван Райка. — Вероятно, они будут праздновать всю ночь. Сейчас все вновь примутся за питье.
— А вместе с напитками придут и новые беспокойства, — пророчески заметил капитан Джелико.
— Клянусь якорной цепью! — воскликнул Рип, и Дэйн повернул голову, чтобы увидеть, что обеспокоило обычно невозмутимого помощника штурмана.
Ему удалось кое-что уразуметь для себя в особенностях жизни туземцев. Молодой воин, всего лишь год назад, вероятно, получивший право носить нож-коготь, стоял лицом к лицу с пожилым сарголийцем. Плечи и голова старика были мокры, а пустой кубок катился по столу и со звоном ударился о пол. Наступила тишина, а на лицах всех собравшихся появилось выражение нетерпеливого ожидания.
— Вылил всю свою выпивку на соседа, — тихо объяснил Рип.
— Это означает дуэль.
— Теперь и здесь? — спросил Дэйн, знавший о таких схватках.
— Вероятно, за такое оскорбление они будут драться до смерти, — заявил Али своим обычным тоном постороннего наблюдателя.
— Молодой воин — дурак! — Это была оценка происходящего, данная Стином Вилкоксом с высоты его пятидесяти лет и огромного жизненного опыта, почерпнутого в большом количестве на различных планетах.