Королева туфель

— Мистер Джилс… Я… — Яркая краска залила лицо и шею.

— О, как мило. Оставайтесь так. — Он снова исчез под покрывалом.

Она схватила свои туфли.

— Я просто… ждала. Я не хотела беспокоить его во время работы.

— Он работал? Замечательно.

Ее пальцы стали вдруг ужасно неуклюжими, она изо всех сил боролась с застежками на пряжках. Фотограф наблюдал за ней.

— Как тебя зовут, школьница?

— Женевьева Сэмюэл. — Она поднялась с кресла.

— О, точно. Ваше сиятельство, не так ли? Интересно, что скажет об этом ваша директриса, сиятельная мисс Сэмюэл?

— О, пожалуйста, не рассказывайте ей, мистер Джилс. Мне так жаль. Это больше не повторится, я обещаю.

— Вы посягнули на мою собственность, чтобы тайком увидеться с моим сыном, которому, кстати говоря, здорово попадет, когда я вернусь домой…

— Он ни в чем не виноват.

— Неужели?

— Просто сегодня мне захотелось перемен, — объяснила Женевьева. — Я ненавижу школу. Там скучно. — Слезы навернулись на глаза. — Я устала от того, что со мной обращаются как с ребенком.

Его лицо смягчилось. Казалось, его позабавили ее слова.

— Мне хотелось, чтобы произошло нечто особенное.

— Так-так. — Он в раздумье поглаживал подбородок и внимательно разглядывал ее. Лицо напоминало возмужавшего Александра.

У нее неприятно пересохло во рту.

— Можно мне выпить стакан воды, будьте так добры?

— Я могу вам предложить кое-что получше. — Он скрылся в темной комнате и через мгновение появился снова, неся бутылку красного вина, штопор и два стакана.

— Я еще никогда не пробовала вино.

— Ну что ж, тогда вам повезло, правда?

Он вонзил штопор в пробку и вытянул ее. Когда протянул стакан, его пальцы как бы невзначай коснулись ее руки. Женевьева почувствовала странное волнение.

Он склонил голову набок, разглядывая ее. У него были точь-в-точь такие же глаза, как у Александра. Прекрасные глаза.

— Итак, вы устали оттого, что все вокруг относятся к вам как к ребенку, не так ли?

Женевьева отпила глоток вина, изо всех сил стараясь не морщиться. Это был отвратительный напиток, но она не хотела демонстрировать неискушенность в столь важный момент.

— Интересно, как вы хотите, чтобы я относился к вам? Она никогда раньше не оставалась наедине с мальчиком, не говоря о мужчине. Что подумают другие девочки?

— Мне интересно, насколько вы сиятельны, мисс Сэмюэл?

И вдруг он подошел к ней так близко, что Женевьева почувствовала: он собирается поцеловать ее.

Она желала этого. Никогда раньше она ничего так страстно не желала.

Потом были другие воскресенья. Восемь или девять дней. Женевьева приобрела невесомое знание, которым слегка дразнила своих подруг и их юных кавалеров. Она с трудом удерживалась от соблазна, когда Ирэн Николас спрашивала, куда она ходит каждую неделю, так хотелось сообщить, что встречается с Александром Джилсом, но сдерживала себя. Она притворялась, что навещает тетю, вдову участника войны, и преподносила эту ложь с улыбкой.

Очень часто она лежала по ночам без сна и думала о мистере Джилсе, лаская себя под одеялом. У нее пропал аппетит, ей приходилось заставлять себя съедать хоть немного школьной пищи во время обычных трапез. Она потеряла в весе, ее щеки ввалились, глаза сверкали мрачным огнем. Она выглядела и чувствовала себя старше. Ее одноклассницы, похоже, чувствовали, что с ней что-то происходит, начали, сознательно или бессознательно, отдаляться от нее. Но Женевьеву это не особенно волновало. Ее волновали только воскресенья в обществе мистера Джилса. Она спрашивала себя, не любовь ли это?

Затем это произошло. Или, точнее, — не произошло. Ее месячные не начались в обычный день, и на следующий день, и спустя какое-то время. Через пять дней классная наставница спросила, все ли у нее в порядке со здоровьем, и попросила поваров выделить ей больше мяса и овощей. В субботу утром, в ванной, Женевьева слегка порезала ногу бритвой, выдавила несколько капель крови на гигиенические прокладки, и отложила их вместе со своим грязным бельем, чтобы обмануть классную наставницу. В субботу вечером она лежала без сна, мучительно соображая, что сказать мистеру Джилсу, а затем в воскресенье сообщила наставнице, что у нее мигрень, и весь день провела в постели, слишком напуганная для того, чтобы встать и встретиться лицом к лицу со школьными знакомыми.

Женевьева ни минуты не сомневалась в том, что беременна. Они не принимали мер предосторожности, даже не обсуждали это. Она верила: он позаботится о ней. Он определенно знал больше, чем она, и понимал, насколько они рискуют. Он не стал бы подводить под удар ее репутацию, ведь так? Он, в конце концов, женатый человек. А ей нравилось быть его марионеткой, делать все, что он пожелает, жить сегодняшним моментом. Когда ей в голову приходила мысль о возможной беременности, это казалось нереальной игрой, тогда она восклицала: «Что скажут мои родители!» Она думала о матери, которая будет рыдать, сжимая горло, об отце, мечущем громы и молнии и буквально взрывающемся от гнева.

Какой глупой маленькой дурочкой она была!