Королева викингов

— Святая Мария, — сказала она, — я ничего не прошу у Тебя для себя. Я здесь ради моего недавно погибшего сына Сигурда.

Да, он был самый дурной из всех братьев. Он снова и снова преступал закон Бога, он топтал права тех, кто стоял ниже его, он погиб наконец, ответив за свое собственное преступление, без исповеди, и я боюсь, что он никогда не почитал Бога, как должно. Но посмотри, Святая Мария, как я унижаюсь ради него. Я не стану прощать тех, кто убил его. Но это — мой грех. Ты должна счесть, что это еще хуже, потому что я не могу заставить себя думать, что это неправильно. Я говорю Тебе об этом добровольно, дабы ты знала, что я честна, когда говорю, что это не имеет никакого отношения к Сигурду. Он всегда любил и почитал меня, свою мать. Разве это не зачтется в его пользу?

Ты понимаешь. Ты мать. О, Твой Сын был святой. — Гуннхильд позволила себе застенчивый смешок. — Мои были не таковы. Но они были… они дороги для меня, как и Твой сын дорог Тебе. А разве Он никогда, никогда не тревожил Тебя? Разве не было никаких детских шалостей, никаких ребяческих глупых проступков, ничего такого, что заставляло Тебя тревожиться или даже гневаться? Он был Бог, но Он ведь был и человек, не так ли?

Гуннхильд вздохнула.

— По крайней мере, я слышала, что Ты горевала, когда смотрела, как Он умирал на Кресте и как Его клали в могилу. Но почему, если Ты знала, что Он скоро воскреснет и будет жить вечно? Потому, что Он страдал, ведь правда? Ты, должно быть, стояла там, вспоминая, как Он беспечно крутился у Тебя под ногами в вашем доме, когда Он был маленьким. У меня нет подобного предвидения насчет моего Сигурда — только страх за его участь. Но я помню, как он, трех лет от роду, бесстрашно топал вниз по трапу, когда мы садились на корабль, чтобы отплыть из нашего королевства на Оркнеи.

Он часто делился со мной своими радостями и горестями. Некоторое время я могла иногда обнимать и целовать его. Конечно, вскоре он начал считать это немужественным. И каким же бойким малышом он был! До чего радостно было видеть, как он рос, играл, соревновался с другими, обретал навык за навыком, пока не стал настоящим молодым человеком, знавшим про себя, что он рожден, чтобы быть королем… Ведь тебе это тоже знакомо, не правда ли, Святая Мария?

Тогда я молю Тебя понять, что мой Сигурд не был злым. В его сердце не было зла. Он был дерзок, опрометчив, безрассуден. Он не мог остановиться, чтобы подумать, он шел прямо вперед, как летит брошенное копье, что бы из этого ни получилось. Он пил слишком много, и именно это довело его до гибели. Доживи он до более зрелых лет, он обрел бы немного мудрости, но это ему не было дано. И все равно я любила его. И всегда буду любить. Святая Мать Мария, моему сыну нужно наказание, но у него не дурная душа. Он не заслужил вечного огня. Я прошу Тебя подумать об этом, а потом, если будет на то Твоя воля, замолвить в Небесах слово за моего Сигурда.

Ну вот, я и так слишком долго отвлекала Тебя. Я благодарю Тебя за Твою доброту, с какой Ты выслушала меня. Прощай, Мать Бога.

Гуннхильд опустила голову на сложенные перед грудью руки и произнесла еще раз «Аве».

Спустя немного времени она произнесла три раза «Отче наш», а потом подняла глаза к Христу и громко произнесла:

— Господи, позволь мне напоследок еще раз поговорить с Тобой, не как нищенке, а как Твоей королеве-даннице. Я буду говорить покороче, чтобы не испытывать Твое всетерпение.

Королевская власть в Норвегии принадлежит дому Харальда Прекрасноволосого. Таков был Твой выбор, когда он подчинил себе всю страну и сделал ее сильной. Сыновья Эйрика — его законные наследники. Кто еще остается? Сигурда Великана никогда ничего не волновало, кроме его страны Хрингарики, его сын Хальвдан вырос таким же вялым, его внук Сигурд, судя по всему, простой землевладелец, пестующий свои поля и не интересующийся больше ничем. Даже если бы они этого захотели, сможет ли кто-нибудь такой собрать воедино королевство? Да и станут ли они делать что-нибудь для веры?

Да, печальная необходимость потребовала покончить с некоторыми другими. — Гуннхильд нахмурились, подыскивая слова, а затем скривила рот. — Ладно, Господи, я уже сказала, что не буду лгать Тебе. Мой муж Эйрик и мои сыновья проделали эту работу без большой печали. Но, так или иначе, что сделано, то сделано. Харальд Гренска сбежал, спасая свою жизнь, он не обладает никаким влиянием в Норвегии, и кроме того, он еще почти мальчик.

Она хотела было добавить, что Олав Трюггвасон, еще один отпрыск, был рабом за морем, если, конечно, до сих пор оставался в живых, но ее язык не смог произнести этого имени. Она поспешила продолжить:

— Да, Господь, мы допускали ошибки. Ошибки моего Сигурда были самыми серьезными. Он расплатился за них. Неужели и все остальные тоже должны страдать за то же самое? И королевство, и вера, которую мои сыновья непреклонно намерены привить народу? Кому от этого будет польза, кроме надменных трондов и злодея-ярла, поклоняющегося демонам? Не было бы лучше, если бы Ты помог нам, просветил нас и привел нас к полной победе?