Королева Виктория

В этот день было прислано огромное количество великолепных букетов, роскошных корзин с цветами. Оказывается, садовники состязались друг с другом за право поздравить меня подобным образом. Среди них был искусно составленный букет в четыре фута высотой, и на нем алые буквы V.R.I.

На следующий день начались праздничные торжества. Я отказалась надеть корону и коронационные одежды, потому что, хотя это и было знаменательное событие, мне хотелось, чтобы все выглядело возможно проще. Мои дети были разочарованы. Они считали, что все должно быть торжественно. Александру подговорили убедить меня надеть корону, но я сказала, что это не ее дело и никому не удастся меня переубедить. Я решила надеть чепчик — из белых кружев с бриллиантами — но все же чепчик.

Лорд Розбери сказал, что империей управляют не в чепчиках, а в короне и со скипетром в руке. Но я настояла на своем и распорядилась, чтобы все дамы были в чепчиках и длинных закрытых платьях и накидках.

Как всегда в таких случаях, я думала, если бы Альберт был жив, как бы он был горд! Я выехала из дворца в ландо, запряженном шестеркой белых лошадей, в сопровождении эскорта индийской кавалерии. За моим экипажем следовали верхом все мои родственники-мужчины: три сына, пять зятьев и девять внуков.

Бедный Фритц, несмотря на страдания из-за тяжелейшей болезни, имел очень бравый вид. Он говорил с величайшим трудом, так как почти уже лишился голоса, и то, что он приехал, было проявлением мужества. Его приветствовали громче всех, потому что он выглядел великолепно в белой с серебром форме и с прусским орлом на каске. Эти пруссаки всегда умеют привлечь к себе внимание, подумала я.

Затем следовали гости из Европы, Индии и наших колониальных владений. Присутствовали четыре короля — Саксонии, Бельгии, Греции и Дании и наследные принцы Пруссии, Греции, Португалии, Швеции и Австрии.

Трудно вообразить себе более блестящее собрание; даже Папа Римский прислал своего представителя. Мы проехали по Пикадилли, Ватерлоо-плейс и Парламент-стрит к Вестминстерскому аббатству, где должен был состояться благодарственный молебен. Я вошла в аббатство под звуки марша Генделя.

Я настояла, чтобы во время службы исполнили два сочинения Альберта, и, когда они звучали, я так разволновалась, что на мгновение мне показалось, будто Альберт стоит рядом со мной.

Мы вернулись во дворец через Уайтхолл и Пэлл-Мэлл. Я была совершенно обессилена, но день этим не закончился. В четыре часа был парадный обед, а потом я наблюдала с балкона за марширующими моряками. Вечером состоялся ужин. Мне с трудом удавалось бодрствовать, но это был исключительно волнующий памятный день.

Лорд Биконсфилд в свое время возбудил во мне интерес к Индии, и с тех пор мне хотелось узнать побольше об этой стране, хотелось посетить ее, но это было невозможно.

Среди индийцев, прибывших в Англию на юбилейные торжества, двое привлекли мое внимание. Это были Абдул Карим, сын, по-моему, врача, двадцати четырех лет, и Магомет, гораздо старше, очень полный и постоянно улыбающийся.

Я предоставила им места в моем штате, чтобы узнать побольше о них самих и их стране. Карим был очень смышленый, но плохо владел английским, и я наняла ему учителя. Тот явился с большой готовностью, воображая, что его пригласили обучать одного из принцев, но, когда он понял, что его услуги требуются для слуги, к тому же еще и темнокожего, он был очень недоволен.

У меня это вызвало раздражение. Я не допускала, чтобы презирали людей с отличным от нас цветом кожи, и, конечно, этот глупый учитель не посмел возражать мне.

Меня очень позабавило, когда Карим предложил обучать меня хинди, и я сразу же согласилась. Мне ужасно нравилось обращаться к Кариму и Магомету на их языке.

Карим готовил мне пряные индийские блюда, которые мне пришлись очень по вкусу. Впервые после смерти Джона Брауна я почувствовала себя счастливее. Мои индийские слуги были преданы мне. А в моем положении это просто необходимо.

Пока Фритц был в Англии, он несколько раз встречался с доктором Макензи и поверил, что тот сможет его вылечить. Мне даже показалось, что эта надежда улучшила его состояние.

Викки была в восторге. Она любила Фритца, и он очень много для нее значил. Фритц был единственным, кто мог и ограждал ее от всех тех, кто плохо к ней относился. Я знала, что за эти годы ей пришлось вынести от семьи мужа и особенно от сына Вильгельма, который, по ее мнению, был настолько черств и честолюбив, что желал смерти деда и отца, чтобы завладеть короной.

Я верила ей, так как сама могла убедиться, какой Вильгельм неприятный субъект. Он не попытался прекратить злобные слухи о матери, более того, стало известно, что он всячески способствовал их распространению. Будто бы у нее есть любовник и что она не позволила сделать мужу операцию, боясь, что он умрет во время нее, а ей надо, чтобы он пережил своего отца, так чтобы она могла стать императрицей, после чего он мог убраться на тот свет, предоставив ей с любовником подбирать крохи с высочайшего стола.