Королева Жанна. Книги 1-3

Но расстаться с этими мечтами было трудно, просто невозможно. Лейтенант отсутствующим взглядом окинул стол, вдруг на глаза ему попался лист бумаги.

Письмо!

Ну конечно, письмо. Это просто. Это скрытно. Это ничем не грозит… прежде всего, ее чести. Это даст ему разгадку: да или нет. То есть не так — именно «да» он был уверен в этом, несмотря ни на что.

«Ваше Величество», — размашисто написал он и остановился. Что же дальше? Он принялся грызть перо, точно поэт, приискивающий рифму Наконец махнул рукой, схватил новое перо и написал прямо:

«Я люблю вас. Более того, я уверен, что вы также любите меня. Прочитая это, Вы сочтете меня безумцем и будете недалеки от истины. Ибо разум покинул меня в тот час, когда Вы, увенчанная Италийской короной, взглянули на меня со ступеней Вашего престола».

— Нет, подписи не надо, — прошептал он, медленно складывая письмо. — Она поймет… Господи, какой же я все-таки дурак!

Теперь возникала новая задача — как доставить письмо в руки королеве. Ему казалось, что это не составит особой трудности. Он был уверен, что найдет какой-нибудь способ.

Облачная крепость снова начала подниматься, башни покрывались солнечным золотом. Но она была уже не такая горделивая, как прежде, — в ней не было дерзости, но робкая надежда, ожидание…

Он хотел было положить письмо в карман и вдруг прочел на обороте листа:

«Донесение лейтенанта А. де Бразе о порядке прохождения караула в Аскалере, дворце Ее Величества»

Лейтенант Бразе сжег письмо на свече, упал головой на стол и остался неподвижен.

Глава XVII

ПРИНЦ ОТЕНСКИЙ

Motto: А разве лихорадка, головная боль, подагра щадят его больше, чем нас?

Мишель Монтень

Эльвира стояла над ней, держала ее за плечи и спрашивала:

— Что с тобой, Жанна, милая? Что ты так кричишь?

…В зловещем дымно-багровом свете перед ней восседал Судия. Лица его она не могла рассмотреть, как ни старалась, и это было очень страшно. За ее спиной стоял кто-то, готовый схватить ее, но она не имела сил повернуться, чтобы взглянуть.

— Ты обвиняешься в разврате мысли и тела, — возгласил Судия. — Можешь ли ты оправдаться?

— Нет у нее оправданий, — раздался голос, и Жанна увидела Лианкара, в черном костюме Моисея Рубаго, с тем хищным выражением, с которым он выцеливал оленя. Лицо его, невыразимо страшное, делалось то зеленым, то синим.

— Она отвергла меня, первейшего вельможу Виргинии, ради какого-то жалкого лейтенанта, — произнес Моисей Рубаго инквизиторским тоном. — Невозможно измерить бездну падения ее.

— Ах, вот как, — сказал Судия, и Жанна с ужасом разглядела, что у него лицо Басилара Симта с безжалостно сжатыми губами. — Ты отрицаешь Бога и благодать, ты есть гнусная еретичка, и твое телесное падение есть закономерное следствие сего. Ты осуждена. Берите ее.

Лианкар, теологи и магистры протянули к ней руки… Она хотела попятиться от них, но те, кто стоял сзади, не пустили ее. Она почувствовала леденящее прикосновение и испустила дикий протяжный крик…

…В окно глядело серое, понурое утро. Мокрые ветви скреблись в стекло. Жанна лежала на спине и бессмысленно смотрела на Эльвиру, склонившуюся над ней. Газельи глаза Эльвиры были расширены тревогой.

— Жанна, очнись, Жанета…

Кошмар кончился. Жанна глубоко вздохнула и прижалась к Эльвире.

— Ох… Эльвира… какой страшный сон мне приснился… Я должна сегодня… — И она прошептала ей на ухо несколько слов. Эльвира отпрянула от нее.

— Ты с ума сошла, девочка!

— Я должна, Эльвира… ты понимаешь… я должна…

— Но зачем же именно туда?.. Есть же и в Аскалере.

— Нет, нет… Только туда… И чтобы никто не знал. Я должна… сделай это для меня… — шептала Жанна, умоляюще глядя на подругу. Эльвира погладила ее по растрепанным волосам, провела рукой по лбу, покрытому холодным потом.

— Хорошо… хорошо, Жанета, — сказала она ей как упрямому ребенку. — Будет все, как ты хочешь.

Днем Эльвира отозвала Анхелу де Кастро и дала ей конфиденциальное поручение. Анхела тут же собралась и выехала из дворца. Около собора Омнад она остановила карету, вышла и исчезла в темных недрах Божьего Дома.

— Ваше преподобие, — сказала Анхела архидиакону собора, — некая знатная дама сегодня вечером желает помолиться. Тайно, вы понимаете, отец? Я попрошу вас позаботиться, чтобы в соборе не было ни единой души в тот час, когда стемнеет. Пусть органист на хорах играет что-нибудь не очень громкое. Вот плата за его игру. — Она подала священнику тяжелый кожаный мешочек и прибавила: — На карете, в которой приедет дама, будет тот же герб, что и на этом кошельке.

Архидиакон, не успевший вставить ни слова, побледнел, увидев тисненные золотом королевские трезубцы.