Королевская аллея

Почему Томас Манн его преследует? По прошествии четверти века, нежданно, — еще неотступнее. Наверное, это была ошибка — через восемнадцать лет, обогнув половину планеты, вернуться домой. Он мог бы подождать еще год. Однако пришла пора перебираться на Жемчужную реку. К тому же он приехал не для того, чтобы ему, по воле случая, пришлось уклоняться от встречи с Томасом Манном, — а чтобы прижать к сыновней груди Миру и Вернера. Оба они постарели. Кто знает, что будет с ними еще через год? Как страстный курильщик, отец имеет не лучшую сердечно-сосудистую систему; Мира, постоянно что-то напевающая, может, упаси бог, не заметить ступеньки, ведущей в погреб; а чем иногда заканчиваются — в преклонном возрасте — перелом шейки бедра, прикованность к постели, дыхательная недостаточность, знают все… Сейчас он застал их обоих вполне бодрыми. И вообще не способен представить себе этих граждан земного шара мертвыми. Однако если бы он опоздал и приехал сюда лишь к моменту погребения, это омрачило бы всю его дальнейшую жизнь. Он с печалью расставался с ними в молодые годы, у причала в Бремерхавене, — и если бы следующая их встреча состоялась лишь возле гроба, под горящими канделябрами… это значило бы, что он беспамятный, отвратительный сын. Чего только они не дарили друг другу на протяжении жизни? Под недавней окрыленностью Миры и Вернера наверняка скрывалось глубокое умиление: оттого что они наконец,

наконец, вновь увидели сына, могут взять его за руку, наблюдать, как он ест с их тарелок. Он, Клаус, что ни говори, их кровинушка;

и только потому, что это действительно так, они и после окончания войны не настаивали, чтобы он немедленно упаковал чемодан и вернулся к ним. Со своей кровинушкой они всегда обращались бережно и снисходительно; они произвели его на свет, выходили, благополучно протащив через все детские болезни, терпели все выходки его пубертатной поры. Конечно, за их радостью в момент встречи мог таиться и упрек: мол, за восемнадцать лет ты ни разу не собрался нас навестить! Это печально, но теперь мы всё наверстаем…

Клаус Хойзер крепче обхватил руками чугунные перила балкона. Прекрасен зубчатый силуэт его города, теряющийся в цветущей округе. Рейн, похоже, уносит с собой весь лишний балласт. Возможно, дюссельдорфцы отличаются жизнерадостной натурой именно потому, что река давно проложила русло и через их души; что их печали, вместе с лодками, уплывают на север, где все рейнландские огорчения теряются в морских волнах, набегающих на голландские берега.

При чем же тут вообще Эрика Манн и Колдун? Клаус Хойзер нахмурил лоб. Какая наглость — потребовать от него, чтобы он не встречался с Томасом Манном и даже прятался от окружающих писателя людей. Сам Томас Манн сейчас дышит одним с ним воздухом — несколькими метрами ниже, в этом же здании. Неужели он, Клаус Хойзер, обычный специалист по экспортной торговле, должен — из-за одного довоенного поцелуя в Мюнхене — теперь, подобно какому-то проходимцу, прикрывать газетой лицо всякий раз, как заходит в лифт или пересекает вестибюль?

Он наклонился вперед и попытался заглянуть в окна пятого этажа. В одном окне шторы были задернуты. В соседнем он увидел седоволосую даму в накинутом на плечи платке, которая вязала. Почему она занимается этим в отеле, а не у себя дома? Может, она тетя владельца отеля и живет здесь постоянно… За соседним окном, в которое он мог заглянуть лишь частично, стояла детская коляска, судя по всему пустая…

Он никогда не испытывал желания отправиться на литературный вечер, а теперь, сверх того, ему это запретили. Дерзким и странным образом. Чего, собственно, так боится эта яростно атакующая дочь? Что пожилой Томас Манн на глазах собравшейся публики потеряет дар речи, увидев свою прежнюю любовь? Непокорный вихор волос, лицо, темные глаза, содержимое которых он когда-то впитывал взглядом — делая глубокие, мучительные глотки?.. Прямо Розалия и Кен Китон — если бы кто-то по легкомыслию решился их так назвать, — а сама Эрика, не подозревая о том, взяла на себя роль сверх-рассудительной дочери Анны… Клаус Хойзер невольно улыбнулся: пытаться управлять чувствами это, конечно, самая безнадежная задача на свете.

— Я принять ванну, — раздалось у него за спиной. — В рейнской воде. Ты можешь подумать, где кушать сегодня вечером. Без чечевичных бомб.