Королевская аллея

Умение вести беседу состоит в искусстве не столько говорить самому, сколько слушать другого, и слушать с удовольствием, вникая в его резоны и умело похваливая в нужный момент. Я слушала Короля со страстным вниманием, притом, отнюдь не наигранным, стараясь постичь самую суть его речей, одобряя его намерения и прибегая, в каждом удобном случае, к тонкой лести, к коей он не оставался равнодушен. Мне было тем более легко соглашаться с ним, что его убеждения часто совпадали с моими: как и он, я хорошо знала, пусть и на ином уровне, веления гордости и славы, заботу о репутации, жажду деятельности, потребность трудиться и необходимость хранить тайну.

Таким образом, разговоры наши, состоявшие поначалу из монологов Короля, незаметно перешли в диалоги, отмеченные взаимным доверием и дружеским весельем; мы часто перемежали смехом самые серьезные мысли. Иногда я позволяла себе высказать Королю — разумеется, шутливым тоном и с очень мягким упреком, — то, на что не осмелился бы никто из придворных. Так, в один из «домашних» вечеров, пока все играли в карты, а я имела честь прохаживаться с ним по комнате, я улучила момент, когда нас не могли слышать, и сказала: «Сир, вы очень любите ваших мушкетеров. Как вы поступили бы, если бы Вашему Величеству доложили, что один из ваших любимцев отнял жену у живого мужа и сожительствует с нею? Я уверена, что виновник сей же час был бы изгнан из кордегардии на улицу, пусть даже поздней ночью». Король нашел мою речь весьма забавною, посмеялся и признал, что я права, а, впрочем, не перестал от этого вести себя иначе.

Дружба эта, живая и крепнущая, претерпевала, однако, подъемы и спады сообразно обстоятельствам и разлукам. Летом 1677 года мне пришлось на долгие месяцы вернуться в Бареж и Баньер, чтобы укрепить здоровье моего дорогого мальчика, и я жестоко страдала, не видя тех, кто был мне так дорог. Мне не терпелось вернуться из этой ссылки.

По возвращении в Версаль я несколько дней мучилась своей американской лихорадкою, которая регулярно настигала меня; Король пришел справиться о моем здоровье. «Сир, сказала я ему весело, — мне кажется, я проживу до ста лет». — «Мадам, — отвечал он серьезно, — мне кажется, это самое лучшее, что вы могли бы для меня сделать».

Но напрасно я льстила себя надеждою достигнуть вершины славы: достаточно было одного упрека маркизы, и Король становился холоден со мною. Однако в таких случаях я знала, как вернуть себе его расположение: я подсказывала маленьким принцам трогательные письма, часто с простодушными просьбами, которые не смела высказать сама, а, главное, с лестью в адрес «прекрасной госпожи» или «центра всего сущего»; маркиза и Король тут же сменяли гнев на милость.

Так, в 1678 году, когда меня бросили в Сен-Жермене с детьми, в то время, как весь Двор последовал за Королем на новую войну и захватывал вместе с ним Ганд и прочие города, я издала сборничек под названием «Сочинения семилетнего автора», включавший в себя письма моего любимца к родителям, его размышления о Плутархе и несколько переводов с латыни. Все это я отослала маркизе и Королю вместе с посвящением, которое преисполнило их гордости за сына, а мне тотчас доставило послабления в моем строгом режиме. Я привожу здесь это посвящение, дабы показать вам, что я умела льстить не менее искусно, чем поэты той эпохи, и преотлично усвоила уроки господина Скаррона:

«Госпоже де Монтеспан.

Мадам, вот самый юный из авторов, что просит Вашего покровительства для своих сочинений. Он хотел бы опубликовать их по достижении восьми лет, но побоялся, что его заподозрят в неблагодарности, если, доживши до семилетнего возраста, он не проявит должным образом свою нижайшую признательность Вам.

И в самом деле, Мадам, он обязан Вам большей частью того, что имеет. Хотя он родился в добрый час, хотя Небеса были к нему благосклонны, как мало к кому из авторов, он сознает, что беседы с вами много способствовали к усовершенствованию того, что подарила ему природа. Ежели он мыслит ясно и выражается ловко и любезно, ежели он умеет почти безошибочно разбираться в людях, то все эти качества он унаследовал от Вас. Мне известны его скрытые мысли, Мадам, и я знаю, с каким восхищением он внимает Вам. Могу заверить Вас, что он изучает Вас гораздо охотнее, нежели все свои книги.

В сочинении, которое я предлагаю Вашему вниманию, вы найдете несколько прекрасных трактатов на темы из древней истории. Однако, автор боится, что среди множества замечательных событий нашего времени дела минувших времен пройдут мимо Вашего внимания. Он боится этого — и не без причины, ибо сам испытал нечто подобное, изучая книги о древних. Можно ли дивиться победам греков и римлян, когда его слух с колыбели поражали рассказы о великих деяниях нашего века?! Учителя представляют ему, как чудо, десятилетнюю осаду Трои. Он же, кому едва исполнилось семь лет, каждодневно слышал Te Deum в честь взятия французами сотен вражеских городов!