Королевская аллея

И в самом деле, причесывание матери, катехизис да письмо были единственными моими занятиями в домашнем заключении, где держала меня вечно печальная и сердитая мать. Каждый день мне следовало переписывать главу из Плутарха или Евангелия, тогда как Шарль, пользуясь преимуществом своего пола и неограниченной свободою, делал все, что ему вздумается — рвал лимоны в саду, ловил канареек — мелких пташек, водившихся на этом острове, объедался вареньем из гуайявы. «Сестрица, перепишите-ка вместо меня главу, — просил он, — а я за это сбегаю нарвать вам апельсинов». Видя, как он наслаждается чудесами Америки, я еще сильнее томилась неволею, на которую обрекла меня мать, и горько сожалела о свободной жизни в Мюрсэ, откуда мы изредка получали вести.

Так проходил месяц за месяцем, не принося нам никаких развлечений, кроме воскресных месс да редких визитов путешественников из Европы. Однажды к нам прибыл благообразный, остроумный и сведущий господин, собиравший на островах гербарий для Королевских коллекций. Звали его Кабар де Виллермон, он был сыном адвоката Парижского суда. В то время я не очень-то обращала на него внимание, но впоследствии мне часто представлялся случай встретиться с ним; ему я обязана и моим браком и моим положением, и потому считаю своим долгом упомянуть о нем в этом рассказе.

Через некоторое время после его визита сгорел наш дом. Не знаю, правда ли, что огонь сулит ребенку счастье, как утверждала госпожа де Монтеспан, но я горько плакала. «Это еще что такое? — строго вопросила мать. — Моя дочь льет слезы из-за дома?!» По правде сказать, я оплакивала не столько наше жилище, сколько мою куклу, которую перед пожаром уложила в кроватку, прикрыв собственным чепчиком; мне страшно было смотреть, как огонь достиг того места, где она находилась, но попробуйте объяснить это женщине, которая только и знает, что Плутарха!

Прошло уже полтора года с того дня, как Констан д'Обинье покинул нас, а его супруга заменяла своим детям и мать и отца; неожиданно он прислал о себе весточку: Ост-Индская Компания уполномочила его выбрать для губернаторского правления любой остров на тот случай, если погибнет колония на Мари-Галант; поскольку именно это и случилось, он решил ехать на остров Святого Христофора и теперь набирал желающих основать там новое поселение. Нам он приказывал ждать его в столице острова.

Однако мы жили на Мартинике в долг и не могли уехать, не рассчитавшись с заимодавцами. Мать продала своих рабов; к счастью, за истекшее время многие негритянки родили, и, поскольку матери с детьми ценились дороже, она выручила за них куда больше, чем заплатила, получив возможность расквитаться с долгами. Мне было грустно расставаться с моей негритянской няней Забет, но я уже не плакала, как некогда, прощаясь с мамашей де Лиль. Сердце мое начинало понемногу черстветь после стольких разлук.

Мы сели на корабль, идущий к острову Святого Христофора. В пути я спросила у матери, не вздумал ли отец познакомить нас со всеми Американскими островами по очереди. Ответом мне была затрещина: мать вполне справедливо полагала, что мы не должны судить отца, как бы он ни вел себя.

Святой Христофор по праву считался одним из красивейших островов Антильского архипелага; кроме того, он был заселен европейцами много раньше других французских колоний. Здесь проживали три или четыре тысячи белых. Они выстроили настоящие города с широкими улицами; кое-где виднелись даже каменные и кирпичные дома. Островом управлял командор де Пуэнси, одновременно исполнявший обязанности генерал-губернатора французских Антильских островов. Мы поселились у него в Пуэнт-де-Сабль, где остановился и отец. Там же мы с радостью увидели Кабара де Виллермона, который зарисовывал местные растения. На сей раз я подружилась с ним, и он позволил мне сопровождать его в прогулках по саванне. Тут мне представился удобный случай изучить новый язык: остров был разделен в чересполосицу между Францией и Англией, и для того, чтобы попасть с одного французского участка на другой, приходилось пересекать английские земли. Виллермон отлично знал иностранные языки и при этих переходах всякий раз, забавы ради, учил меня английским словам, впрочем, без особого успеха, — я имела основания считать сей язык бесполезным и недостойным благородных людей.