Читаем Королевская дорога полностью

Он двинулся вперёд, вдоль стены, следуя привычным путём, напрягая поясницу, и чуть было не упал. Сам не зная почему, Перкен повернул его на четверть оборота и подтолкнул к двери. Тот снова остановился, почувствовав вдруг свободу в плечах, и тотчас вытянул вперёд руку — первый характерный жест слепого. Рука Перкена, свободная с той минуты, как он кончил резать, лежала на перекладине и вдруг нащупала невыносимый колокольчик. Перкен в ярости перерезал верёвку, на которой тот держался, и со всего размаха швырнул его в дверной проём. Услыхав на земле позвякивание, мужчина открыл рот, наверняка от изумления, а взгляд Перкена устремился вслед за звуком: снаружи, в нескольких метрах от них, мои пытались заглянуть внутрь хижины. Их было много — несколько рядов голов над согбенными телами.

— Прежде всего надо уйти отсюда! — сказал Клод.

— Шагайте, но сначала с закрытыми глазами! Иначе вы дрогнете из-за яркого света, и тогда они могут наброситься на вас.

Закрыть глаза в такой момент? Ему почудилось, что больше их уже не открыть. Он кинулся вперёд, глядя в землю, собрав все силы, чтобы не замешкаться. Линия мои отпрянула, остался только один из них. «Верно, хозяин раба», — подумал Перкен. Он двинулся к нему.

— Фиа, — сказал он.

Мои пожал плечами и отошёл в сторону.

— Что вы сказали?

— Фиа, вождь, это слово всё время повторял переводчик. Отступают, чтобы вернее настигнуть, может, и так… А тут ещё этот, чёрт бы его подрал!

Слепой не пошёл за ними, он остановился на пороге хижины и при свете дня казался ещё страшнее. Перкен вернулся и взял его за руку.

— В нашу хижину.

Мои последовали за ним.


III

В хижине вождя — ни души; на стене, во мраке — белый пиджак. Мои стали полукругом на некотором расстоянии от них; Перкен узнал проводника.

— Где вождь?

Проводник медлил ответить, казалось, вражда уже началась. И всё-таки он решился в конце концов.

— Уехал. Вернётся сегодня вечером.

— Неправда? — спросил Перкена Клод.

— Пошли скорее в свою хижину!

Каждый взял Грабо под руку.

— Нет, не думаю, что это неправда; мои расспросы о белом вожде встревожили его… Уехать в такой момент он мог только из осторожности, чтобы позвать на помощь, в случае необходимости, соседние деревни…

— Словом, это западня?

— Всё осложняется…

Они переговаривались между собой, при этом их разделял безжизненный профиль Грабо.

— Быть может, самое разумное — уйти до его возвращения?

— Лес ещё хуже, чем они…

Уйти немедленно, бросить все припасы и камни… Но без проводника их ждала верная смерть.

Они добрались до своей хижины.

Кса смотрел на них с ужасом, но, в общем-то, без удивления.

— Запрягаем? — спросил Клод.

Перкен смерил глазами высоту деревянных крепостных укреплений и пожал плечами.

— Они собираются с силами…

Мои уже не следовали за ними. К ним подтягивались другие, вооружённые. И опять, в который уже раз, словно ничто не в силах было победить оттеснённый на время лес, Клоду почудилось, будто он находится в мире насекомых: из хижин, поставленных как придётся, молчаливых и с виду будто пустых, выходили мои — как, он не видел — и, следуя, подобно осам, каким-то чётким правилам, стекались со своим оружием хищных богомолов на тропинку. Их самострелы и копья ясно вырисовывались на фоне неба, такие же проворные и точные, как усики или щупальца; мужчины продолжали прибывать без криков да и вообще без всякого шума, если не считать шороха шагов в кустарнике. Рёв чёрного борова наполнил вдруг поляну и стих; тишина опять слилась с сиянием солнца, и неудержимый поток людей снова заполнил площадь.

Белые и Кса вошли в свою хижину, прихватив оружие и патроны. Пока ещё они видели повозки, с одной из них камень наполовину съехал. Какой защиты можно ждать от этой хижины на сваях, закрытой с трёх сторон и открытой спереди? На земле — решётка, они тотчас подняли и поставили её; высотой всего в один метр, она закрывала их до пояса. Придётся лечь, как только полетят первые стрелы. Это было похоже на ярмарочный балаган: через большой прямоугольный проём они видели за опустевшей площадью бесконечные передвижения мои, временами те появлялись на крепостных укреплениях, между хижинами и обработанными деревьями. Прямо перед ними пустынная площадка противостояла враждебному молчанию.

— Послушай, Грабо, ты-то их знаешь; мы находимся в хижине, которая стоит справа от хижины вождя. Они, похоже, начинают шевелиться. Чего от них можно ждать? Да отвечай же наконец! Ты понял, о чём речь?

Молчание. Комар зажужжал над ухом Перкена, он раздражённо хлопнул себя по щеке. И тут вдруг послышался голос:

— А на черта всё это?..

— Ты хочешь остаться здесь?

Он покачал головой, что должно было означать «нет», но выглядело это нелепо. Без взгляда, подтверждающего отрицание, движение шеи казалось животным, напоминая движение шеи быка, как, впрочем, и голос, так мало похожий на человеческий.

— На черта всё это теперь?

— Теперь, когда ты… когда…

— Теперь, когда всё, чего уж там!..

— Всё ещё может уладиться…

— А их гнусных собак, которые слопали мой глаз, их кто уладит?

В отверстие стало видно островерхие ряды: новые копья в глубине площади.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза