крайне необходимых девушкам вещей. Белье дружным решением не вписали, решили
потом лично шепнуть о нем экономке. «Не вписанными» оказались и предметы женской
гигиены, и слава Богам, потому что ей и так было неловко отдавать этот список. Одеть
шестерых девиц – недешевое удовольствие, а поместье просто-таки кричало о том, что
денег у хозяина много не было никогда.
Василина готовилась к очередной встрече с Марианом, набиралась духа, но все оказалось
проще – его просто не было в кабинете. И принцесса, положив лист бумаги на стол,
выскользнула из помещения.
Она немного побродила по холлу, зашла на кухню – напроситься помочь, но была
отослана крупной краснолицей пожилой женщиной со словами «Идите лучше молитесь,
госпожа, без вас разберемся». Затем направилась в библиотеку, где привидением маячила
Алина, уже успевшая прочитать добрую половину выбранного тома. Скорочтение далось
ей бонусом к ее уму. Василина же читала медленно, любила магию слов, любила
пробовать их на язык и ощущать их вкус.
Именно поэтому она выбрала томик со стихами какого-то старого и неизвестного ей поэта
с восточным именем Аль-Мутанабби, посидела в библиотеке, но было душно, и она
решила прогуляться. Заглянула на конюшню, где Марина, вооружившись щеткой, уже
вовсю помогала старику-конюху, а Пол сидела на заборе и болтала ногами. А далее – в сад.
Шла с раскрытой книжкой по извилистым тропкам, между деревьями с согнутыми от
тяжести поспевающих яблок ветвями, и читала:
Тебе - все естество мое, тебе - и сон и явь,
Твори, что хочешь:но боль мою убавь.
Не может не страдать герой, добычей став твоею:
Я пленник локонов твоих и этой гибкой шеи.
Пить не грешно хмельную кровь из виноградных лоз, -
Так напои того, кто в дар любовь тебе принес.
Явился я в расцвете сил - и все, чем я владею,
Всего себя отдам тебе, от страсти пламенея.
Она катала на языке волшебные строки, чувствовала их хмельной вкус, через сотни лет
пронесенную страсть поэта. Чуть не врезалась лбом в огромную, просто гигантскую
яблоню, ветви которой ломились от плодов и склонялись до земли. А сама яблоня была
шире ее, Василины, и, что интересно, от основного ствола где-то на уровне ее бедер под
прямым углом отходил второй, поменьше, и затем стремился ввысь, образуя что-то вроде
скамеечки. Туда, меж двух стволов, в тенек, она и присела, слушая шепот листвы и
зачитываясь эмиратской поэзией.
И сидела долго, пока в ее очарованное сознание не ворвался какой-то ритмичный стук.
Тук. Тук. Тук. Будто кто-то неподалеку ронял камни на брусчатку.
Она еще немного посидела, и пошла на звук. Любопытно же.
В голове еще звучали обрывки волнующих строк, когда она, прошагав буквально
несколько метров, вынырнула на поляну. С одной стороны стояло какое-то сооружение,
больше всего напоминающее сарай без стен, но с крышей, заполненное …дровами? А с
другой, вполоборота к ней, барон Мариан Байдек ритмично махал тяжелым топором и
рубил дрова.
Она быстро шагнула назад, под ветви дерева, вжалась в ствол. Еще подумает, что она за
ним следит, а она же, наоборот, решила контакты свести к минимуму. Раз уж она не него
действует, как северный морозный ветер. И вот тебе сюрприз.
Интересно, зачем он это делает? Что-то типа физподготовки на свежем воздухе? Вместо
тренажеров, деревенский фитнес, чтобы потом с легкостью рубить нечисть и прочую
дрянь?
Барон был обнажен до пояса, и на блестящей от пота спине его, когда он поднимал и
опускал топор, перекатывались мышцы. Мощные руки держали огромный инструмент так,
будто он был невесом. Он ставил толстое полено на колоду, размахивался, и в несколько
ударов расправлялся с ним. Откидывал ногой полученные дрова… и снова новое огромное
полено, и снова свист топора, и ритмичный стук, и шумный выдох, и снова и снова
поднимающийся и опускающийся торс, и сильные руки, и перекатывающиеся мышцы, и
волосы, прилипшие к затылку, и…шрам от укуса хоботочника точно на том месте, где она
его видела в последний раз. И опять опускается и поднимается, жестко и точно рубя
топором, и снова завораживающий ритм и выносливый крупный мужчина, способный так
двигаться целую вечность, и его напряженное дыхание, и вся его фигура такая мужская и
совершенная, что во рту становится сухо, а грудь под грубым платьем оказывается
слишком чувствительной, отзываясь на каждое его движение
Василина сглотнула, поспешно отвернулась и чуть ли не бегом побежала обратно. Она
была уже большой девочкой. И прекрасно, в отличие от себя–шестнадцатилетней,
понимала, почему капитан Байдек так ее волнует. И испытывала страшное чувство вины, потому что там, за тысячу километров, переворот, и убитые люди, и мама, и неизвестно, что с ней, на втором этаже раненый отец, в доме ни о чем не подозревающие сестры. Но
ладони все равно влажные, сердце гонит горячую кровь по отяжелевшему телу, и в ушах, словно издеваясь, стоит ритмичный стук, и свист топора, и шумное дыхание работаюшего
мужчины.
*********
На утро второго дня очнулся принц-консорт, и Симон осмотрел его, предупредив сестер,
что раненому из-за большой потери крови прописан постельный режим и покой. Барон