Королевская кровь 12. Часть 1

Мастер спал на животе, подложив руку под голову, и сердце билось ровно и хорошо, и дыхание было дыханием здорового человека. Оно чуть изменилось — Четери за какое-то мгновение почувствовал, что кто-то подошел, вынырнул из сна, осознал, что это Тротт и снова ушел в сон.

Тротт провел руками над его телом — и вновь пришла пора удивляться, потому что не было никакого остаточного воспаления, постшокового состояния. Если бы Тротт своими руками не сращивал вчера подранную на лоскуты спину, он бы сказал, что Чет сейчас практически восстановился — нужно еще немного времени, и о ранах не будет ничего напоминать.

Макс мягко ступил назад — восстановился или нет, а хороший долгий сон дракону, который спал последние дни часа по два, точно не повредит.

Тишина и мерное дыхание спящих звало снова лечь, закрыть глаза, немного отодвинуть реальность, но разум говорил, что ему слишком мало осталось времени, чтобы тратить его на сон, а тело напоминало, что у него есть свои надобности. Что он грязен до невозможности. Что хочет пить.

И жить.

Он посмотрел на принцессу и тронул языком пересохшие губы. Зашарил по поясу в поисках фляги.

Сколько же силы таится в красной крови, если даже здесь, в чужом мире, разбавленная напополам кровью другой стихии, она настолько усилила и его щит, и его способности? Или дело в том, что они женаты? Как было бы интересно изучить этот феномен, понять, как бы сработала она на Туре!

От этой мысли он дернулся, ощущая холодок в сердце. С силой потер глаза пальцами. Понял, что фляга осталась снаружи — там, где они латали Четери.

Сегодня последний день. О чем ты думаешь?

Под глазами принцессы залегли тени и скулы были так резко очерчены — как бывает у постоянно недоедающих людей.

Думай о другом. О другом. О насущном.

Нужно разжечь костер и добыть птицу на бульон. И порыться в припасах тимавеш.

Об этом думай.

Думай о том, как довести ее в целости. О том, сколько же в ней упорства, потому что как она держится — непонятно.

Да, поставить котелок и к реке. Не тратить время на сожаления и страх.

Нужно встретить смерть хотя бы не грязным как свинья.

Он повернулся к двери. Птицы снаружи пели мелодично и нежно — не утренняя пробуждающая песня то была, а тихая колыбельная. Принцесса снова зашевелилась, перевернулась на живот. Крыло соскользнуло на пол, и она едва слышно застонала от боли.

Тротт так же мягко, аккуратно ступая, подошел к ней, присел рядом и повел руками над крылом, убирая остаточное воспаление после ранения, укрепляя потянутые связки и надрывы в мышцах.

Ей бы покоя… да. Один день остался. Один день.

Он потянулся, чтобы погладить черные перья, и едва успел остановить себя. Еще не хватало разбудить.

Пусть спит.

Один день остался.

Если он все сделает правильно, завтра она уже проснется в безопасности.

Около папоротника росли кусты осидши, и Тротт наклонился, сорвал ягоду, другую. Улыбнулся сладко-кислому вкусу. И пошел в соседний дом искать припасы. А затем, когда над костром уже побулькивал хитиновый котелок со свежеощипанной птицей, направился к реке — родник, из которого Макс набирал воду, оказался совсем крошечным: не вымоешься, хватит только напиться.

По пути он зашел в один из домов-папоротников, порылся в сундуках, добыв чистую одежду и цветастое полотно под полотенце. И, дойдя до опушки леса, на мгновение притормозил.

Между лесом и рекой лежал луг — в шелковистой траве под фиолетовым небом пробегали золотистые отблески, ночные маленькие цветы сияли туманными пятнышками. Осколок серпа Оки-жара был шириной метров пятьдесят, не больше — но там, где он пересекал реку, вода тоже едва заметно светилась золотом.

Тротт бросил одежду и полотно в траву, разделся, вошел в воду. Теплая, как парное молоко, чистая.

Блаженство.

Вспыхивающие мягким светом струи огибали большие валуны, которые выступали из воды то тут, то там, а по полосам мха и обнажившимся песчаным берегам видно было, что ранее вода была на метра полтора-два выше.

Сейчас она текла вспять. Слева, за отдаленной золотистой границей, продолжал шуметь гиганский водопад — то воды все еще извергались в котлован, образовавшийся после удара копья бога-Омира. Но здесь, под защитой старого оружия, было покойно, и течения почти не ощущалось — он пускалось вскачь за границей.

Пришлось, прихватив с берега песка для помывки, пройти между валунов шагов двадцать, прежде чем воды оказалось хотя бы по пояс.

Он натирался песком и смотрел на другой берег, туда, где в тридцати-сорока метрах от реки заканчивался осколок. Там, за следом от копья Омира, которой образовало ров, заполненный водой, и редкими деревьями в свете лун виднелся лагерь наемников. А меньше, чем в полукилометре — большой сияющий портал, к которому им предстоит пробиваться. Макс видел патрули, которые не видели его, видел сотни спящих стрекоз, шатры и тха-охонгов, слышал отдаленное, словно сильно приглушенное границей верещание, и понимал, что каждый шаг после того, как они выйдут за границу, может стоить им жизни.