Огибая квартал, чтобы попасть в погребок, поймал Дедуля за шиворот мальчишку-газетчика. Тот как раз бежал из печатни Коронного замка с пучком свеженьких «Думских ведомостей». Взяли у него Жилло с Дедулей сложенный вдвое листок — и первым делом в краске вымазались.
Была в листке приятная новость — отменялось цветное платье, в котором до сих пор ходили крестьяне. Поскольку между ними и горожанами было равноправие — и им предписывалось носить штаны, камзолы и кафтаны установленного образца, которые куда как практичнее их нарядов. То же касалось и женщин.
Тут Жилло с Дедулей заспорили. Жилло утверждал, что в белых штанах и рубахе, с белым же узорным жилетом куда удобнее пахать и косить, чем в кафтане. Дедуля был на стороне Думы — кафтаны установленного образца неяркие, но и немаркие. Серенькие, коричневые, удобного покроя. Тут он против равноправия не возражал. Самый подходящий наряд, чтобы с украденным кошельком в толпе затеряться.
Представил себе Жилло, как крестьянам, вассалам старого графа, объявят полмесяца спустя эту новость, и стало ему уныло. Выходит, алые, бирюзовые, изумрудные, лиловые юбки в огонь полетят, что ли? И вышивки, которые от бабки к внучке передаются? И плащи зимние, огненно-рыжие с меховой оторочкой? Тоскливо это все, однако...
Перекусили все трое в погребке. Однако Денизу почитай что и не видели — она хозяйничала на кухне. Иногда выглядывала, правда, присматривала за порядком. И видно было, что вся суета в погребке ей очень даже нравилась. День перевалил за середину — не сидеть же за столом до ужина... Встали трое, расплатились, ушли.
Следующим на очереди был ювелир. Настоял Жилло на том, чтобы отдать старику всю коллекцию — тот ведь честно в Коронный замок поехал.
Принял его ювелир, лежа в постели. Совсем от потрясений расхворался.
— Ну, — говорит, — ну!.. Ну, не верил, что ты мне все отдашь!
— Это ты, старый хрен, мне голову с доносом морочил и графа под топор подставлял, — без всякой вежливости отвечает Жилло. — А теперь граф — жив, коллекция — у тебя, каждый остался при своем. И век бы я тебя больше не видел!
Повернулся и прочь наладился.
— Постой! — пищит из-под перины ювелир. — Постой, говорю! Иди сюда, сядь рядом. Тебя ведь Жилло зовут?
— Жилло, — отвечает графский слуга.
— Слушай, Жилло, ты меня сейчас на мудрую мысль навел. Я ведь кто? Я старый больной человек, и единственное, что мне в жизни дорого — эта вот коллекция, — начинает причитать ювелир. — А я уже говорил тебе, что для нас, пожилых людей, значат произведения искусства, прекрасные образцы, с создателями которых мы состязаемся...
Послушал Жилло, послушал — так получается, что за перстень с золотым цветком не то что графа молодого — полк молодых графов следовало уморить. Потому что перстень — шедевр, а граф — молодой балбес.
— Ты от хворости своей уже неведомо что несешь, — буркнул Жилло. — Выздоравливай, да больше мне на дороге не попадайся!
— Да постой ты! — прямо взвыл ювелир. — Ничего ты не понял! Я же тебя наследником сделать хочу!
Жилло окаменел.
— Этого еще недоставало, — отвечает. — Что же мне, на старости лет к тебе в ученики идти? Колечки с камушками мастерить?
— Это не требуется. Главное — чтобы ты цену моей коллекции осознал! Я долго искал такого человека, чтобы ее не разбазарил бездарно, а сберег. Вот, нашел! Ты же ее сбережешь, Жилло?..
Вытянулась из-под перины старческая рука, вцепилась в полу кафтана, глаза больные смотрят снизу вверх — в лицо Жилло. Ну, только что не плачет вредный старикашка...
— Не нужна мне твоя коллекция, — пытаясь отцепить руку, заявляет Жилло. — Может, тут за каждый камушек чьей-то кровью плачено? Я же тебя, поганца, не первый день знаю! Предатель ты, и ничего больше.
— Да, Жилло, ты прав, Жилло, но жизнь человеческая коротка, вот вроде моей, а искусство вечно, и потому на первом месте должно быть именно святое искусство... — принялся канючить ювелир. — Перед искусством моя совесть чиста!
— А провались ты в болото! — рявкнул Жилло, вырвался — и к двери.
— Стой! — уже куда более бодрым голосом заорал вслед ювелир. — Я старый и больной человек, я, может, при последнем издыхании, но я сейчас встану и за тобой следом поплетусь! И я буду идти за тобой, пока ты не согласишься стать моим наследником! Только ты и сумеешь сберечь коллекцию!.. Вот умру, таскаясь за тобой, — что ты на это скажешь? А ведь умру, право, умру! И коллекцию мою разграбят, продадут по одному перстеньку...
— Но почему ты так решил? — пораженный отчаянием ювелира, спросил Жилло. — С чего ты взял, что я буду беречь твою дурацкую коллекцию? Да я, когда в кошельке пусто будет, без всяких угрызений совести ее распродавать начну!
— Не начнешь, — твердо сказал ювелир. — Ты хотя бы посмотрел, что у тебя такое в карманах лежало?
— Еще чего, — пожал плечами Жилло. — Что я, девица на выданье, что ли — побрякушками развлекаться?
— А ты посмотри, посмотри, миленький... — и ювелир потыкал пальцем в сторону стола, где кучкой лежали цепи, пряжки, браслеты и прочие блестящие штучки.