Королевская кровь

— Затем и взял, что никто, кроме тебя, мою коллекцию не сбережет. Все ее разбазарят, раскидают по ювелирным лавкам, по купчишкам... — Ювелир помолчал и вдруг приподнялся на локтях, выставив убогую седую бороденку: — А ну, слово дай, что сохранишь!

— Давал уже, кажется, — и Жилло аккуратно уложил его обратно.

— Нет, ты просто обещал. А ты слово дай! Поклянись!

Что тут станешь делать?

— Клянусь честью, — сказал Жилло. — Этого довольно будет?

— Честью... Да, этого довольно.

— Донос-то на меня не напишешь, а? — поинтересовался Жилло. — Честь ведь поминать не положено.

— Дурак... — обиделся ювелир. — Если я на тебя донос напишу, кто мою коллекцию сбережет?

— Сообразительный ты, старый черт, — хмуро похвалил его Жилло. — Только лучше давай, выздоравливай. Тут тебе пилюли какие-то оставили, дать?

— Проку от этих пилюль... — поморщился старик. — Дай хоть напоследок, хоть с тобой о коллекции поговорю! Не с Клодиной же... Ты сам видел, какие изумительные вещи у меня в коллекции... Слушай, Жилло, я еще мальчишкой знал, что мне самому ничего не придумать! Это правда, могу же я хоть теперь сказать правду... ну, хоть тебе, что ли?

— Душу облегчить? — догадался Жилло.

— Дурак... Но я должен был стать первым ювелиром, думским ювелиром, иначе я не мог! Я больше не мог голодать, я в четырнадцать лет спину повредил и расти перестал, девчонка самая чумазая — и та была не для меня... Так вот, на последние гроши я стал собирать вещи старых мастеров. Жилло, как я учился! Сколько бумаги перевел на эскизы, я не скупился ни на бумагу, ни на уроки рисования, Жилло. А потом я вдруг понял, что больше ничего в мире прекрасного не осталось, только эти золотые розы... Потому что я не мог их повторить. Жилло, знаешь, на что я пустил тайну золотой грани и золотой насечки? Я топор с мотыгой на бляхах нагрудных всей Думе выгравировал! Топор с мотыгой, Жилло! Золотой насечкой с пазухой! Тьфу, вспомнить противно... А если бы я розы изобразил, меня бы — как принцессу с графом, на эшафот. И пожар бы не спас...

— Разболтался ты, — оборвал его Жилло. — Отдохни, отдышись. Может, поскрипишь еще. Хотя за доносы твои сам бы тебя пристукнул!

— Жилло, я не мог без того перстня... Я увидел его — и полюбил, ты так женщину не полюбишь, ребенка так не полюбишь, как я — этот перстень!.. Женщина — это тьфу по сравнению с тем камнем, я и в молодости это знал...

И тут ювелир, совсем уж растосковавшись, начал вспоминать несуразную свою молодость, голодную да холодную, и жалкую свою зрелость, без капельки живого тепла, и женщин каких-то пронырливых, так ничего и не понявших, и много всяких людей, обижавших его за почитай что девяносто лет жизни. Жилло слушал и молчал.

И противно ему было, что вот он сидит здесь, слушает предателя, доносчика, лгуна, и печально — маялся умирающий старик, пытаясь оправдаться и поверить в собственные оправдания.

— Слушай, Жилло. Ты тогда мне ведь не всю коллекцию вернул, самое главное ты и не брал... — признался наконец ювелир. — Ты взял то, что сверху. А были еще сокровища, шедевры... Знаешь, однажды я даже спас шедевр. Без меня он погиб бы...

— Однажды... — вздохнул Жилло. — Хотелось бы знать, как к тебе попали все прочие шедевры... Небось, за каждым — донос?

— Я покупал, Жилло... Люди знали, тайно несли мне... Но мне воздастся, Жилло — я действительно спас шедевр! Пойди, открой самый нижний ящик, он с секретом...

Ювелир захрипел и Жилло торопливо посадил его повыше.

— Планку в левой стенке отодвинь... — велел старик.

Все ногти себе ободрал Жилло, возясь с планкой. И извлек погнутый обруч, темный, грязный, с покосившимися зубчиками.

— Это, что ли? — спросил с немалым удивлением.

— Это.

— Ты бы его хоть почистил, свой шедевр...

— Незачем. Я и так знаю... Там сбоку я добрался до узора, погляди...

Жилло повертел обруч и увидел-таки пятнышко блестящее, полированное, а по нему — тончайшим резцом кусочек гирлянды роз. Повертел он еще в руках странный шедевр.

— Тут вроде камни были и кто-то их выковырял, — обратил он внимание на пустые гнезда. — Что же ты его не починил?

— Не мог, Жилло. Я же плохой ювелир! Я и вообразить не мог, какие ему нужны камни, как он был выгнут своим мастером. А вот тут шел накладной обруч — откуда я знаю, каким он был? Я чувствовал, что бы я ни сделал — я испорчу это чудо... Пусть уж остается, как есть.

— Потому он у тебя в коллекции и главный! — сообразил Жилло. — Ты же сто раз представлял его себе таким, каким он должен быть. И это было сто разных шедевров! Так?

— Ничего я не воображал... — вздохнул ювелир. — Куда мне воображать... Ты только не уходи, побудь со мной... немного осталось... Я ездил по южному побережью залива, и мне принесли его дети. Кто-то подобрал его... даже непонятно, когда... Взрослые выковыряли камни и продали... а обруч побоялись продавать из-за роз, наверно... Они же рыбаки, откуда им знать, что я покупаю в тайне? Накладной обруч дети отвинтили и потеряли... головы бы за это им поотвинчивать!

— Угомонись ты, больно шумно помираешь.