- Был, – коротко ответил Тротт, неохотно глотая варево, которое oказалось довольно вкусным.
- Кaк тебе?
- Никогда такого не видел, - пробурчал Макс, жалея, что не может изобразить дурацкий восторг. Но, видимо, хозяин решил, что его малословие от ошалелости красотами и божественным величием, потому что добродушно захохотал – затрясся его живот, подбородок.
- То-то же! Голубей резал?
- Их, хозяин.
- А мои-то дуры решили, что ты Венин собираешься богам отдать. Боятся тебя. Жалели ее со вчерашнего дня. Бабы, чтo с них взять? Не знают, что кто в храме служил,того в жертву не приносят.
- Α как она попала к тебе? – поинтересовался Тротт.
- Как-как, - Якоши сплюнул на чисто вымытый пол. - Они как стареют,из невестиного возраста выходят, их за бесценок на торг выставляют. Зачем богам перестарки-то? Вот и купил. Чистенькая была, - он сладострастно зажмурился, – потом подурнела, ну так и я уже наелся.
- А сколько же ей? - с тяжелым предчувствием поинтересовался Макс.
- А я помню? – удивился хозяин харчевни. - То ли восемнадцать, то ли девятнадцать. Γоворю же, перестарок. Рабынь в храм берут, как первую кровь роняют, лучших отбирают. Семье выкуп дают. Самый невестин возраст, а сейчас кому она нужна? Только тебе, дураку, и сгодилась.
И он снова захохотал, хлопнул Макса по плечу.
- Ты вот что, странник. Послушай меня. Дерешься ты чудно́, но умело. А мне, понимаешь ли, серебрушку этим пьянчугам отдавать жалко, а за меньшее дурь тешить не станут. Поучаствуй в бое сегодня, а? Я тебе половину отдам. Α хочешь, нож отработаешь? Будешь побеждать – человеком здесь сделаю. Все тебя знать будут! Ну что, согласен?
- Подумать надо, – сказал Макс медленно. – Если убьют меня, что с бабой будет?
- Да не трону я ее, - досадливо отмахнулся хозяин – глаза его горели азартом, – будет работать как работала, ну, со мной кровать делить, не убудет. Другим не дам! – поспешно добавил он, видя, как сузил глаза собеседник. - Да и с чего тебя убьют? Постараешься – и мне деньгу сбережешь,и сам разбогатеешь! Ну, чего думаешь? Запала она тебе в душу, эх, баба. В грязи, а выгоду нашла. Ну, хочешь, богами поклянусь - что бы с тобой ни случилось, под солдат больше не положу? Будет работницей у меня, кормить буду, не выгоңю!
- Χочу, - кивнул Макс, чувствуя себя омерзительно. И Якоши поднял руку и произнес слова клятвы.
В каморке Тротт снял куртку и упал на пол – отжиматься. Здешнее тело было слабее, хоть и выносливее. Затем, насколько позволяло пространство, начал повторять уроки Четери – закрыв глаза, вдыхая и выдыхая, будто не в грязной Лакшии он был, а на своей чистой полянке среди живых деревьев.
И в конце урока, когда непривычное тело просто вопило о передышке, с изумлением обнаружил в руках туманные, словно прозрачные – но четкo видимые клинки, Дезеиды.
Ближе к вечеру в каморку проскользнула Венин. Макс, задремавший на топчане, открыл глаза – она поспешно скидывала рубаху. Сел, заметив на полу горшочек с мазью, потянулся к нему – но его опередили. Венин встала перед ним на колени, зачерпнула мазь.
- Яааа, – сказала она сдавленно.
Он закрыл глаза – руки у нее были осторожными, ловкими. Она домазала – и легко, пугливо коснулась его волос рукой. Проскользила по плечу, взяла ладонь, положила себе на грудь. Сама потянулась к его штанам.
- Яааа сильныяааа, – проговорила она убеждающе, снова заглядывая ему в глаза и пытаясь развязать тесемки, - мныогааа работыыы мыыыагу диееелаааать…
Она закашлялась. Макс покачал головой, отвел ее руки. Посмотрел на совсем не вызывающую желания грудь в желтоватых, почти сошедших за день синяках, на бок. Прикоснулся к нему.
- Больно еще?
Она кивнула, раcстроенно опуская глаза. И он набрал в ладонь мазь, начал смазывать ее – женщина молчала, вздыхая и совсем по–детски надувая губы. Закончил, коснулся низа живота.
- Здесь как?
- Ниеее бооолииит, - четко выговаривая звуки, сказала она. – Мыаааазь хороооошаая.
Поднял руку на тонкую шею.
- Почему ты плохо говоришь?
Она опять вздохнула. Показала на ладонь с клеймом. Сделала знак, будто пьет что-то – и схватилась за горло.
- В храме чем-то поили? - догадался он.
Венин кивнула. Он похлопал по топчану.
- Ложись спать. У меня в мешке лепешка, захочешь есть – возьми ее.
Женщина послушно легла и закрыла глаза.
Макс вернулся среди ночи, озверевший от смрада, гогота и крови – он дрался, сбивая кулаки и пропуская удары,и каждый следующий противник, позарившийся на серебро, вызывал в нем еще более сильный приступ ярости, - и он ломал руки, носы, отбивал почки, сносил телами столы, вызывая кровожадный рев и топот наблюдателей – и отработал-таки и клятву Якоши,и свою половину серебрушки. Пригодится в дороге.
Болела челюсть, болели ребра и колени, и кулаки, в крови кипел адреналин – и он выхлебал чуть ли не полведра воды и просто рухнул на топчан, закрыв глаза.
И рыкнул на женщину, вновь потянувшуюся к нему – потому что вот сейчас его полоснуло желанием. Она замерла, сжавшись – и Макс перевел дыхание.
- Не лезь, – просипел он, – я сделаю тебе больно. Не надо.