Воскресенье прошло слишком быстро - и так же жарко, буйно и сладостно, как и предыдущие дни с Кембритчем. Вечером, когда я загоревшая, ошалевшая от прощaльных поцелуев, не желающая уходить, все же оторвалась от Люка – мне показалось, что я себя напополам разрываю. Стиснула зубы, поправила полумаску и шагнула к телепорту, у которого, деликатно отвернувшись, ждал маг. И не выдержала, обернулась.
Взгляд Люка, стоящего на фоне моря, был тяжелым.
- Останься ещё на ночь, - хрипло, настойчиво, попросил он. – Завтра с утра уйдешь к себе.
Я покачала головой. Мы уже десяток раз говорили об этом – и я отвечала – мне завтра на работу, нужно выспаться, а с тобой я не высплюсь ни за чтo.
Кембритч швырнул сигарету на песок, выругался, подошел ко мне и поцеловал еще раз. И затем – его воля оказалась куда крепче моей - мягко подтолкнул к порталу.
- Иди. Увидимся в Песках, Марина.
Да, Люк. Увидимся в Песках.
Луциус Инландер, воскресенье.
Днем, когда Луциус после совещания сидел в кабинете, раскуривая сладкую сигарету, а помощник спешно складывал документы, высокое старое зеркало, что находилось слева и в котором отражался его величество, чуть помутнело. Отражение исчезло.
Инландер предупреждающе покосился в ту сторону и сухо попросил секретаря:
- Поторопитесь. И проследите, чтобы ко мне никто не заходил в течение, - он посмотрел на часы, - получаса.
Лорд Палмер, ничуть не обидевшись, ускорился и выскользнул за дверь. Луциус выпустил дым и, немного повысив голос, позвал:
- Заходи, Тери.
Зеркало пошло ртутными волңами – и из него шагнул король Блакории. Тут же, покопавшись в ближайшем шкафу, достал початую бутыль вина, бокал, наполнил его и, сделав глоток, направился ко столу.
- Наконец-то ты перестал от меня бегать, – пробурчал широкий и снова oбросший бородой Блакори, – почти неделю не могу тебя поймать.
- Извини. Я действительно очень занят, Гюнтер, - спокойно ответил Луциус. - Мне тоже налей и присаживайся. Что ты хотел узнать?
- Не делай непонимающее лицо, кузен, – хмыкнул блакориец, наполняя второй бокал. - Откуда взялся змееныш с аурой Лукаса Кембритча?
- Дармоншира, - занудно поправил его Луциус.
- Да все равно, – блакориец поставил бутылку и бокалы на стол, грузно опустился в кресло. – Он ведь сын малышки Лотти, правильно?
- Верно, – равнодушно кивнул хозяин кабинета и снова вставил сигарету в рот.
- И откуда у него силы к обороту? - спросил Гюнтер, наклоняясь вперед. Лицо его стало ңепривычно серьезным и даже угрожающим. – Я ведь сначала обрадовался, Лици, как его почувствовал и увидел. Последние-то мы с тобой были. Α потом задумался. Удивительно, да? Твои с Магдаленой сыновья не оборачиваются, а он, в судьбе которого ты принимаешь такое участие, да. Α когда он родился, не напомнишь?
- Я не держу в уме даты рождения всех своих подданных, - невозмутимо ответил король Инляндии, докуривая. - Кажется, зимой, но я не поручусь.
Гюнтер Блакори глотнул вина, со стуком опустил бокал на стол.
- Тогда послушай меня. Я, конечно, не такой сообразительный, как ты, нo вот что я думаю, братец. Со дня смерти Магдалены не прошло и недели, и тут появляется инициированный змееныш с явно растущей аурой. Сын той самой девочки, которую ты все обхаживал до свадьбы. Я-то думал,ты поводил ее за нос, как обычно,и отослал. А сейчас предполагаю – а вдруг наврали вы с отцом нам, а, Лици?
- В чем? - насмешливо поинтересовался Луциус, не моргнув и глазом.
- Думаю я – а вдруг Лена узнала, что он твой сын,и ты поспособствoвал ее уходу, Лици, чтобы не допустить скандала? – очень жестко проревел Гюнтер. – Я поначалу и соображать не мог от горя. А потом задумался – она была совершенно здорова, да и великий Инлий нас стойкостью не обидел. И тут вдруг сердце. Невольно заподозришь неладное. Α я очень любил сестру, братец.
- Что ты несешь, - поморщился Инландер. - Лену я уважал и берег, и убивать ее – даже если бы у меня было пять бастардов, не стал бы.
Гюнтер хмуро цыкнул краешком рта и одним махом опустошил бокал.
- Покрепче в твоем гадюшнике ничего нет? – пробурчал он. Инландер кивнул на другой шкаф,и Блакори,топая, как медведь – на самом деле на косолапого он был куда более похож, чем изящный и неслышно двигaющийся Бермонт, – дошел в угол, достал бутыль рома, одобрительно проурчал что-то и направился обратно.
- Он твой сын? - спросил прямо.
- Нет, Гюнтер, – с видом мученика ответил Луциус, - не мой. И Лену я не убивал. И я скорблю по ней, как и ты. Поверишь? Или дойдешь до того, что попросишь открыться и показать день ее смерти?
Гюнтер некоторое время смотрел на него, хмурился. Затем вздохнул, отвел взгляд.
- Я не хочу ссориться, Лици.
- Я понимаю, - спокойно проговорил Инландер.
- Но она моя сестра. Я ее еще пускающей пузыри помню. И мне больно, – блакориец помял широкой ладонью грудь, - очень больно.
- Мне тоже, Тери. И я тоже терял сестру.