Все вокруг было ветром. Стелились по земле белесые и широкие полосы ровного воздушного потока, подметая снег и качая деревья, поднимались над неровностями почвы светлыми волнами, играли в лесу маленькими серебристыми вихрями. Необыкновенно было красиво — темно-зеленый хвойный лес и тысячи танцующих завихрений среди деревьев, похожих на кудри прекрасной женщины. Вокруг самого Люка били вверх, расширяясь и закручиваясь, молочно-голубоватые струи. И кругом, насколько он мог видеть, — поднимались ввысь, огибая облака, и спускались к земле широкими водопадами бесконечные светящиеся ветра. Холодные и теплые, влажные и сухие — он чувствовал их, ощущал кожей, несмотря на костюм, и казалось, что одно усилие — и он сможет полететь вместе с ними так далеко, как только возможно.
Он так ошалел, что только тогда, когда навстречу взметнулся вихрь и мягко принял его в свои объятья, понял, что долетел до земли. И не сразу расслышал вопрос мага, подхватившего его в конце полета и интересующегося, все ли с ним в порядке.
— Прекрасно, — ответил Люк. А когда снова поднял глаза — вокруг все уже было нормально. И только высоко над ним под пестрым сине-красным куполом парила в небесах Марина Рудлог.
Полюбовался на нее — и кивнул магу, терпеливо ожидающему, чтобы открыть Зеркало.
И до сих пор он не мог прийти в себя.
Люк выкрутил кран холодной воды, выругался от острых ощущений — зато в душе воцарилось спокойствие. Все по порядку. Сначала обед, а потом уже разбираться.
Через несколько минут он уже здоровался с семейством, собравшимся в дубовой гостиной. Поцеловал мать, поднявшуюся ему навстречу из обитого кожей кресла, отметив, что она превосходно выглядит, едва ли не его ровесницей.
— Леди Шарлотта, — сказал он галантно, — вы просто светитесь.
— Я счастлива, что все мои дети рядом, милый, — с чувством ответила графиня и ласково погладила главу семьи по затылку.
Щеголяющий в форме братец отметился крепкими, почти костоломными объятьями.
— Берни, полегче, — просипел Люк, и двадцатилетний увалень тут же отпустил его, смущенно потер черную бородку и пробасил:
— Извини. Рад тебя видеть, Люк.
Кажется, малыш к нему действительно привязался — хотя встречались они всего-то пару раз в неделю, выкурить сигарету и поболтать в шутливом тоне.
А вот сестрица, стоявшая у окна, с убранными наверх длинными волосами, одетая в наверняка подаренное матерью синее платье до пола — уж очень недовольно она одергивала его и косилась на свое декольте — сверкала в сторону Люка темными глазами и до ужаса была похожа на Кембритча-старшего.
— Боги, — произнес Люк, подходя к ней, — ты что, кудрявая?
— Всю жизнь такой была, — едко ответила Маргарета, — просто ты всегда смотрел мимо. А вот ты, — она окинула его взглядом, — выглядишь куда лучше, чем семь лет назад.
— Я и соображаю куда лучше, — согласился он, обнимая сестру. — Рад, что ты приехала. Прошу всех к столу.
Повара и слуги расстарались на славу, и собравшееся в роскошной, украшенной золотой лепниной столовой семейство некоторое время дружно отдавало дань восхищения превосходному густому и острому крабовому супу. Потолок столовой, к слову сказать, около двух веков назад разрисовывал известнейший художник, маэстро Фельдин, и теперь на Кембритчей и одного Дармоншира сверху смотрели пухлощекие и крутобедрые девы с внушительными грудями, стыдливо прикрытыми арфами, кистями винограда, кувшинами вина и клочками одежды. Бернард нет-нет да и поглядывал наверх и мечтательно вздыхал. Люка эти взгляды очень веселили.
Леди Шарлотта с легкостью поддерживала светскую беседу, расспрашивая Берни про успехи на военном поприще, а сестру — про учебу. И если первый разливался соловьем, периодически глядя на брата — и Кембритч видел в его глазах потребность в одобрении именно от него, Люка, — то вторая что-то бурчала в ответ и глаз почти не поднимала.
— В этом году сезон дебютанток открывается раньше, — как только слуги удалились, леди Шарлотта перешла в атаку. — Как раз не заденет твою сессию, Рита.
— Да не хочу я, — зло ответила сестра. — Мне еще четыре года учиться. И для чего? Чтобы выйти замуж?
— Милая Рита, — иронично и стараясь не давать прорезаться ехидству произнес Кембритч (сказывалось, ой, сказывалось общение с Тандаджи), — увы, родись ты какой-нибудь Бетти Смит, ты легко могла бы резать пуповины и принимать орущих младенцев сколько захочешь. И быть свободной от необходимости надевать платье стоимостью в годовую зарплату этой Бетти и идти в общество высших домов страны, — он глотнул великолепного вина и аккуратно поставил бокал на кружевную скатерть. — Но так как тебе не повезло носить фамилию Кембритч, давай опустим все наши препирания и уговоры. Иначе я передумаю насчет разных вкусных вещей, которыми решил тебя поощрить, если будешь хорошей девочкой.
— Замуж не пойду, — отрезала Маргарета.
— Я пока не нашел отчаянного, который согласился бы тебя взять не глядя, Рита, — усмехнулся герцог, — поэтому этот вопрос тебе придется решать самостоятельно. Но для начала — сезон.