Королевский понт

Онки, не привыкшая сдаваться, проиграв губернаторские выборы, уже через полгода приняла участие в выборах в депутаты Народного Совета. Губернаторская кампания многому её научила, ощутимо добавила ей известности и уважения как у жителей Атлантсбурга так и среди товарок по партии, потому получение ею депутатского мандата не явилось неожиданностью. Заняв заслуженное кресло, Онки теперь ещё больше (куда уж кажется!) и с ещё более яростным увлечением работала.

Гарри новому положению своей супруги не обрадовался, хоть и сумел скрыть это; он понимал, что для него избрание Онки депутатом означает только одно: день ото дня неподъемную тяжесть семьи ему будет всё труднее тащить на своих плечах, а воздаяние за его самоотверженный труд неминуемо уменьшится – Онки работала, как неблагополучные женщины пьют, беспробудно, она искала себе всё новой и новой работы, а семья, пусть Онки в этом себе и не признавалась, совершенно не была ей интересна, семья воспринималась ею как некий обязательный атрибут взрослого человека и существовала параллельно Онкиной линии судьбы, исключительно за счёт Гарри; надо ли говорить о том, что любовная близость между супругами в какой-то момент просто сошла на нет – Онки уставала на службе и месяцами не прикасалась к мужу, его это обижало, он замыкался в себе и сам меньше стремился проявлять нежность.

«Мы разлюбили друг друга, – думал он с горечью, – или, может, просто не любили и раньше, бытовые неурядицы не способны убить истинные чувства, но они могут подтолкнуть людей к осознанию отсутствия духовного родства между ними, сделать явным их вечное отчуждение… Да и что есть любовь, кроме как желание слиться воедино – в общих делах, стремлениях, планах? А я даже сейчас не знаю ничего о ней, об Онки, о чём она мечтает, с каким мыслями засыпает? Что она такое? Столько лет прошло, а я так и не сумел понять её. Череда каких-то нелепых случайностей сблизила нас… Или даже не сблизила – слегка соприкоснула, и опять мы порознь, словно два столкнувшихся и тотчас разлетевшихся шара».

Гарри пришёл к справедливому выводу, что Онки Сакайо никогда по-настоящему не нуждалась в тепле домашнего очага, и все его старания раздувать в нём огонь были напрасны – он собрал свои вещи и уехал с двойняшками к своим родителям.

Неожиданная потеря заставила Онки обратить критический взор на саму себя. Да, она признавала, что в какие-то моменты бывала деспотична, принуждала Гарри мириться с теми условиями жизни, которые соответствовали её образу мыслей. Но его уход всё равно показался ей не до конца обоснованным; со своей стороны, как думала Онки, она делала всё, чтобы Гарри жилось комфортно, были и деньги… Да вот, как выяснилось, этого не хватило. Не получил от неё Гарри того, в чём нуждался; да, она знала с самого начала, предрекала самой себе, любуясь большими грустными глазами мальчика-секретаря, что не будет его жизнь с нею рождественской сказкой, но он влюбился, он хотел быть с нею… Да и как бы она объяснила ему тогда, много лет назад, что всё закончится именно так? Ничто не способно убедить человека в чём-либо лучше личного опыта.

Он теперь убедился.

Она не смогла дать ему того, чего он от неё ждал – это по определению невозможно, но именно в этом и заключается вся квинтэссенция человеческих отношений. Она не смогла. А, может, просто не захотела? Жалела душевные силы, отдавая их работе до самой последней капли, вычерпывая себя до дна, так, что ничего уже не оставалось на долю того, кто был рядом?

Запоздалое раскаяние отозвалось в душе Онки тихой грустной болью – она не могла не понимать, что вернуть уже ничего нельзя, прошлое оно тем и таинственно, и страшно, и прекрасно, что его невозможно ни переписать, ни искупить, оно способно лишь стать фундаментом к чему-то другому, новому – Онки с присущей ей гордой независимостью не стала просить Гарри вернуться – больно мелодраматично, дешево это выглядело бы – она исправно переводила на его счёт алименты и не навязывала встреч. Если она прежде всегда сама решала, как жить, то теперь пусть Гарри решит, хочет он жить именно так или нет.

2

Небо было розовым как клубничный йогурт. Воздух – чуть голубоватым. Горели оранжевые фонари. Ранний вечер, живописные окраины Аттлантсбурга. Элитные небоскребы с придомовыми территориями, обнесенными заборами, засаженными розами и тюльпанами. Взволнованно замершие в безветрии парки, скверы, бульвары, пруды с гигантскими белыми водяными лилиями, похожими на лебедей, и с утками, наученными клевать хлеб с ладоней.

Дышится здесь привольнее, чем в центре, каждый вдох – точно глоток минералки со льдом. Онки не спеша шагает по широкому тротуару, под мышкой у неё – папка, последнее дело на сегодняшний день. Ещё два квартала осталось пройти – покажется крытая стеклом крыша ресторана, расположенного на острове в живописном пруду. Там должна состояться встреча.