Королевства Ночи

— Хорошо, попробую просигнализировать другими флагами, мой господин, — сказала она. — Те тиренцы, с которыми я познакомилась, готовы расшибиться о палубу ради моего удовольствия. Но если я им не понравлюсь, они вышвырнут меня за борт быстрее, чем мелкая рыбка проскакивает через глотку чайки.

— Понятно, — сказал я. — Значит, у них есть крепость духа, в отличие от их короля. Продолжай. Ну а что… гм… насчет их глупости?

— Они как-то мило глупы, мой господин, — сказала Келе. — Поскольку не желают смотреть в лицо фактам. Они готовы играть в гляделки с демонами, хотя всем известно, что демоны не мигают. Потому что у них нету век. Вместо того чтобы обозревать горизонт, тиренцы смотрят на палубу, замечают там какое-нибудь пятнышко и все заносят в судовой журнал, где и так полно чепухи о других пятнышках. И они переписывают и переписывают этот журнал, пока не узнают все о каждом пятнышке на их корабле. И только тогда, когда журнал о пятнышках станет самим совершенством… может быть, тогда они и примутся счищать эти пятнышки и красить корабль заново.

— Такое ощущение, мой господин, что они какие-то замороженные, — сказал Квотерволз. — И словно бы не уверены, каким путем им идти. И поэтому они идут привычным путем, боясь свернуть с него и вообще заблудиться. С другой стороны, можно ли винить их в этом, когда у них такой король? Никто из них не знает, что ждать от завтрашнего дня. К тому же когда долго живешь в ожидании войны, то начинаешь проживать каждый день именно так, словно завтра уже не наступит.

Келе кивнула и сказала:

— Я хочу вернуться к теме их кажущейся глупости, мой господин. Они очень не любят короля Игнати. Вообще ему не доверяют. Так почему бы не сбросить его с трона? Народ они достаточно самостоятельный и вовсе не походят на тех мальков, которые плавают в надежде, что акула заметит их собратьев прежде, чем их самих. У них есть мозги, мой господин. И весьма неплохие. Тем не менее они позволяют этому недотепе оставаться их королем.

Я пожал плечами.

— А как ты думаешь почему?

— А кем его заменить, мой господин? — сказал Квотерволз. — Они любят принца Солароса, но воспринимают его скорее как любимого племянника, чем настоящего лидера. Они понимают, что он слишком юн, слишком неопытен и слишком храбр.

— Опасная смесь, — сказал я.

— Обо всех нас говорили так в свое время, мой господин, — сказал Квотерволз. — Тем не менее тиренцы полагают, что со временем принц станет первоклассным королем. Когда-нибудь. Для этого понадобится не один год. Но уж тогда, я скажу вам, господин Антеро, они пойдут за ним хоть в преисподнюю.

— Если доживут до того дня, — заметил я. Келе фыркнула, а Квотерволз сказал:

— В том-то и дело, мой господин.

Наступила пауза. Наконец Квотерволз решился спросить о главном.

— Вот мы тут немного удивляемся, мой господин, — сказал он. — Добрались мы сюда с трудом, но добрались. И теперь выясняется, что ждали-то мы совсем не того. А если заглядывать в будущее, то получается, что нас, кроме битвы с демонами, ничего и ждать не может? Так, что ли?

— В общем, ты хочешь знать, что мы собираемся предпринять? — уточнил я.

Квотерволз вздохнул — Да, мой господин. Неплохо было бы узнать о таком пустячке.

— Это не пустячок, — сказал я. — И с ходу тут ничего нельзя сделать. Не так все просто. — Я почувствовал себя нерешительным, как король Игната. — Джанела Серый Плащ, как вы знаете, занята важными исследованиями. А я привык прокладывать курс не спеша. Но, с благословения Тедейта, наши планы скоро станут ясными.

— Приятно слышать, мой господин, — сказала Келе.

— Да, мой господин, — сказал Квотерволз. — Мы передадим эту новость остальным. Это их успокоит.

Но когда мы расстались, на душе у каждого осталось неприятное предчувствие чего-то ужасного, что нам грозило.

Больше всего Янош критиковал меня за мягкосердечие. Во всяком случае, он считал меня таким человеком.

— Милосердие, как добродетель, сильно переоценивают, — заявил он мне однажды. — Оно заволакивает взор, когда ты стоишь над поверженным врагом. Оно сдерживает тебя, расслабляет и рассеивает злость, необходимую для нанесения решающего удара. А все эти чувства необходимы, чтобы поставить врага на колени. Если же ты считаешь его достойным жалости, то лучше и не начинай с ним сражения. Милосердие лишает тебя способности мечтать, мой друг. А я предпочитаю пусть мрачные мечты, чем не мечтать совсем.

Янош по-своему был прав. Но я не изменился. Я не тот холодный, стальной человек, каким был Янош. Тем не менее я достиг более солидного возраста, чем он. И хотя я мягкосердечен, это вовсе не означает, что я дурак. Когда я удержал свою руку и оставил в живых Клигуса и Модина, я вовсе не собирался прижимать к груди моего сына с ядовитой душой. Уж этой-то ошибки я не совершил. Да, я оставил их в живых. Но при этом позаботился, чтобы у них вырвали ядовитые зубы.