— А что вы хотите от жителей гор? — заметил Квотерволз. — Будь они люди или демоны. Любой, кому нравится жить в тех местах, где если не подъем, то спуск, смотрит на вещи иначе, чем в долинах.
— Слова истинного горца, — сказал я. — У нас все готово?
— Вроде бы да.
Джанела встала над тазом и, указывая на символы сторон света, что-то зашептала. Закончив, она поманила меня к себе.
— Смотрите не наступите с Квотерволзом на эти линии, — предупредила она.
Я наклонился и заглянул в таз.
Вода в нем превратилась в зеркальную поверхность, и по ней плыли три маленькие точные копии наших кораблей.
— Это истинный вид, — сказала она. — А теперь — обман.
Рядом, на палубе, лежали два крошечных деревянных кораблика, вырезанные нашим плотником. Но скопированы они были не с наших судов, а с караков, излюбленных вакаанцами. Джанела сказала, что понятия не имеет, на каких кораблях пускаются вплавь с восточных берегов, но вряд ли они слишком отличаются от вакаанских. Плотник, под руководством Джанелы, снабдил суда крошечными мачтами, парусами и прочим, обрезал и поддолбил где надо.
— Они должны выглядеть потрепанными штормом и почти беспомощными, — пояснила она. — Мы намеренно сделали только два судна, чтобы даже самые осторожные пираты ни в чем не усомнились.
Джанела мелко нарезала студень, сваренный из высушенного на солнце плавательного рыбьего пузыря, и опустила кусочки, вместе с моделями, плавать в тазу. Студень растворился, и картина изменилась, словно над тазом поднялись волны горячего воздуха. Она добавила в воду еще травок, среди которых находились кровавый корень и рододендрон. Затем принялась декламировать:
Она поманила меня, и я вновь заглянул в таз. И теперь я увидел, как на волнах едва держатся два потрепанных купеческих судна. Меня немало позабавило зрелище выжженных солнцем и разорванных парусов, оборванных канатов и измученных моряков, недвижно лежащих на палубах.
— Все готово, — сказала Джанела, удовлетворенная своей работой, — и мы можем освободить палубу, дабы доставить удовольствие капитану Келе.
— Итак, нам остается лишь ждать пиратов, моя госпожа? — спросил Квотерволз.
— Именно так.
— Здорово, — восхитился Квотерволз. — Я впервые участвую в засаде на море.
— Если заклинание сработает, — сказала она. — Ну а если не сработает… придется плыть по океану до суши или до места, где нас поджидают пираты, решительно настроенные получить добычу.
— Знаешь, что мне всего больше нравится, Джанела, — пробормотал я. — Ты столь же романтична, как и твой прадед.
Так мы шли по морю еще недели полторы, не встречая других кораблей. Келе, другие капитаны и я держали ушки на макушке, ожидая, что вот-вот в экипажах начнется волнение. Частенько моряки, находящиеся долго вдали от земли, начинали роптать. А раздражение мгновенно могло бы перерасти и в открытый бунт. И вновь я испытал гордость за наши экипажи. Если люди и выражали недовольство, то привычное — скудостью рациона, протухшей питьевой водой, недостатком вина и прочим. Да и то в основном ворчал Пип. Все это было в порядке вещей. Вот если бы вообще не слышалось недовольства, то это был бы дурной признак — моряк, который не ворчит по поводу условий жизни, или уже мертв, или затевает серьезный заговор.
Особенно меня радовало это обстоятельство посреди совершенно незнакомых нам морей. Здесь нам приходилось видеть такие явления, с которыми мне не доводилось сталкиваться, несмотря на большой опыт мореплавания.
Однажды мы увидели гигантскую массу, плывущую поблизости другим курсом. Существо походило на медузу, но раскинулось почти на пятьдесят квадратных ярдов, сжимая и распуская свое прозрачное тело под действием волн.
— Это не медуза, — объяснила Келе. — Это ядорыба. Должно быть, ее поранил кит, и она всплыла из глубины. Мне не доводилось видеть такие большие экземпляры. Но ведь здесь приличные глубины.
Когда мы проплыли мимо, я обернулся и посмотрел назад. Открылся один чудовищный глаз, мигнул, и масса бесшумно ушла под воду.
Мы подняли тревогу, но ничего не произошло. Тварь, кажется, была настроена миролюбиво.