Королевство гнева и тумана

– Когда она обманом лишила меня магической силы, оставив жалкие крохи, мне все равно перепало больше, чем остальным. Я решил употребить оставшуюся силу, чтобы проникнуть в разум каждого подданного Двора ночи, которого она захватила, и в разум всякого, кто мог знать об истинном положении вещей. Я сплел нечто паутины, объединившей их всех. Я управлял их разумом каждое мгновение. На протяжении десятков лет я делал все, чтобы они забыли про Веларис, забыли о существовании Мор, Амрены, Кассиана и Азриеля. Амаранте хотелось знать о тех, кто близок ко мне, дабы подвергнуть их медленным истязаниям и потом убить. Однако мой настоящий двор оставался здесь, в Веларисе, управляя городом и неподвластными Амаранте землями. А остаток моей силы я употребил на то, чтобы сделать город невидимым и неслышимым. Пойми, сил у меня действительно оставалось только на один город, на одно место. И я выбрал то, что уже и раньше было скрыто от мира. Я сделал такой выбор и должен жить под тяжестью его последствий, сознавая, что были и другие места, другие города, которые я обрек на страдания. Что же касается Велариса… всякий, кто ехал или летел мимо, видел лишь обычную каменистую местность, каких полным-полно в горах. Обычно это отбивало всякое желание двигаться дальше, и даже редкостные упрямцы через некоторое время поворачивали обратно. Мореплавание и торговлю пришлось остановить. Моряки превратились в крестьян и стали возделывать земли вокруг Велариса. И поскольку мои силы сосредоточились на защите города и окрестностей, на сопротивление Амаранте меня попросту не хватало. Тогда я принял решение: чтобы удержать ее от расспросов, я стал ее шлюхой.

Наверное, только сейчас я по-настоящему поняла, какую цену пришлось заплатить Ризанду. Он делал ужасные вещи ради спасения своих настоящих подданных, ради спасения друзей. И единственной частицей, напоминавшей ему о том, кто он, единственной частицей, о которой Амаранта не подозревала и потому не сумела испоганить даже за пятьдесят лет его пребывания в подземной каменной клетке, были его крылья.

Сейчас его крылья широко распахнулись. Многие ли знали о них за пределами Велариса и иллирианских военных лагерей? Сумел ли он еще задолго до Амаранты стереть из памяти Притиании все, что касалось крылатых воинов?

Он разжал пальцы, освободив мой подбородок. Но едва он опустил руку, я сама схватила его запястье, ощущая могучую силу.

– Это же позор, что никто в Притиании не знает, какую жертву ты принес, – сказала я, заглушая звуки веселой уличной музыки. – Позор, что ты позволяешь им думать о себе самое худшее.

Он отошел. Его крылья ударяли воздух, словно палочки гигантских барабанов.

– Пока те, кто для меня важен и дорог, знают правду, остальные меня не волнуют. Ты устала. Ложись спать.

Он взмыл в небо и вскоре исчез среди звезд.

Я провалилась в сон, и он был тяжелым. Мелькали какие-то смутные картины. Потом непонятная сила потянула меня вниз. Я противилась, пока не обессилела, а затем меня окутала темнота.

Совершенно голая, я лежала на знакомом красном мраморном полу. Амаранта, склонившись надо мной, водила ножом вдоль моих выпирающих ребер. Лезвие слегка царапало кожу.

– А ты, девка, врунья, – с приторной участливостью произнесла она. – Врунья и предательница. И сердце у тебя такое же: лживое и грязное.

Я ощущала прохладу лезвия, зная, что этим не ограничится. Встать. Надо встать. Я попыталась подняться, но тело меня не слушалось.

Амаранта поцеловала меня в ложбинку у шеи:

– Ты – такое же чудовище, как и я.

Ее нож застыл над моей левой грудью. Лезвие было направлено в выступающий сосок, словно она видела сердце, бьющееся ниже. Я вдруг заплакала.

– Не лей напрасных слез.

Вдалеке кто-то громко выкрикивал мое имя, прося меня пощадить.

– Вечность станет для тебя нескончаемым адом. Я уж постараюсь, – пообещала она.

Острие лезвия пропороло мне тонкую, чувствительную кожу под грудью. Губы Амаранты оказались над моими. Она медленно вонзала в меня нож…

Руки. Они лежали на моих плечах, давили плечи, трясли меня. Я отбивалась от них и непрерывно кричала.

– ФЕЙРА!

Этот голос был сразу всем: ночью и зарей, звездами и землей. Властный, заставляющий подчиниться. Он пронизывал мое тело, требуя успокоиться. И оно успокоилось.

– Открой глаза, – повелел мне голос.

Я повиновалась.

У меня саднило воспаленное горло, рот был полон пепла, а лицо – мокрое и липкое от слез. Надо мной склонился Ризанд, глядя широко распахнутыми глазами.

– Это сон, – сказал он.

Наше с ним дыхание было одинаково тяжелым.

Из окон лился лунный свет. Я заметила, что рука, плечи и грудь Риза покрыты такими же узорами татуировки, как и моя левая рука. Они делали его сильное тело еще красивее.

– Сон, – повторил он, вглядываясь в мое лицо.

За окнами был Веларис. Я в Веларисе, в его доме. Мне приснился кошмарный сон.

Однако одеяло и простыни были изорваны в клочья. Отнюдь не ножом. И дымный привкус пепла во рту…