Королевство слепых

«Это хорошо», – думал Арман, поднося лицо ближе к головке ребенка и вдыхая запах, который не принадлежал никому иному – только Оноре. Если он когда и встречал этот запах неожиданно – на прогулке, в ресторане, от проходящего мимо ребенка, – то его переполняла грусть, которая снедала его сейчас.

Но и счастье тоже переполняло Армана.

Жизнь была чудесной и ужасной. Радостной и опустошительной.

И в ней было место для чувства облегчения.

Жан Ги уезжал. Он был в безопасности. Как и Анни с Оноре. В безопасности и далеко.

Он передал Оноре бабушке, потом обнял их обоих, опять вдыхая запах ребенка, смешанный со слабым запахом садовых роз. Он закрыл глаза и подумал: «Круассаны. Первое полено в камине осенью. Запах свежескошенной травы. Круассаны».

Но чтобы преодолеть грусть, ему потребовался бы очень большой список.

Рейн-Мари держала внука и вдыхала запах Оноре и сандалового дерева. Она чувствовала объятие Армана и едва ощутимое подрагивание правой руки.

Она никогда не думала, что Париж разобьет их сердца.

После обеда Стивен отвел Армана в сторону:

– У меня для тебя кое-какие новости.

– Но сначала я хочу вас поблагодарить. Жан Ги принял предложение, – сказал Арман. – И он справится. Стратегическое планирование – этим он много лет занимался в Sûreté.

– Только теперь в него больше не будут стрелять, – сказал Стивен.

– Но он никогда не должен узнать, что это было между нами.

– У меня рот на замке.

– Вы мне не говорили, что речь идет о Париже.

– Разве это что-то изменило бы?

Арман задумался на секунду, прежде чем ответить:

– Non. Просто было бы неплохо знать заранее.

– Désolé. Да, я должен был тебе сказать.

– Так какие у вас новости?

– Помнишь, я тебе говорил, что у меня есть одна идея и я предприму кое-какие раскопки в связи с этим завещанием?

– Я помню, но это уже без надобности. Дело решено в пользу Баумгартнеров.

– Да, я слышал. Я попросил коллег в Вене разузнать, в чем там дело. Этот Шломо Киндерот был тот еще гусь. Он, вероятно, предвидел, какую вражду породит его завещание, когда оставлял свое состояние обоим сыновьям.

– Может, он просто не мог сделать выбор, – сказал Арман.

– А может, он просто был идиотом. Сто тридцать лет желчи. Мои друзья сообщили мне, что денег никаких нет. То, что не потратили на правовые услуги, похитили нацисты.

Арман покачал головой:

– Этого следовало ожидать, но история трагическая.

– Да, но это не все. Кроме денег, баронесса оставила большой дом в центре Вены.

– Да.

– Но в отличие от денег, здание – вещь материальная. Оно все еще стоит на своем месте и когда-то принадлежало семье. Так что этот дом не совсем старческий вымысел. В нем сейчас размещена штаб-квартира одного международного банка.

Арман кивнул, но Стивен не сводил с него взгляда. Ждал продолжения.

– И что дальше?

– Нацисты. Есть репарации, Арман. Австрийское правительство выплачивает миллионы семьям, которые могут доказать, что нацисты отобрали их собственность. Мы имеем дело с чистым правовым титулом.

– Это что такое?

– Это здание стоит десятки миллионов. А может, и больше. Если Баумгартнеры и Киндероты сумеют договориться и подать общее требование, то они получат эти деньги.

– Бог ты мой, – сказал Арман. Он помолчал секунду-другую, вспоминая молодую пару в подвале. – Бог ты мой…

После обеда Рут пригласила Стивена к себе.

– Посмотреть копии, – сказал Стивен с блеском в глазах и уткой под мышкой.

– Не опаздывайте, – сказал Арман. – Я буду ждать.

– Не жди, – сказала Рут.

Мирна ушла с Кларой.

– Рюмочку перед сном? – спросила Клара у дверей бистро.

– Нет, не могу.

Клара хотела было спросить почему, но тут сама увидела.

Билли Уильямс, весь вычищенный и выбритый, в хорошей одежде, сидел у камина. Перед ним на столе стояли два бокала красного вина и лежал розовый тюльпан.

– Понятно, – сказала Клара.

Она обняла подругу и отправилась домой. Улыбаясь и напевая себе под нос.

Мирна остановилась у двери, закинула назад голову, посмотрела в ночное небо. На все яркие точки, освещающие ее.

Потом Мирна открыла дверь.

Благодарности

Забавная вещь случилась со мной на пути к этому роману.

Я начала писать.

Дело в том, что я, начав писать «Убийственно тихую жизнь», знала: если мой муж Майкл умрет, я не смогу продолжить серию. Не только потому, что он был прообразом Гамаша и для меня продолжение романов о нем было бы слишком мучительным, но и потому, что им насыщена каждая глава книги. Написание, продвижение, конференции, путешествия, туры. Он первым читал каждую новую книгу, а критиковал последним. Всегда говорил, что книга великолепная, даже если первый, черновой вариант представлял собой чисто merde.

Мы были настоящими партнерами.

Как я могу продолжать, если от меня осталась только половина? Я едва могла вставать с кровати.

Я сказала моему агенту и издателям, что беру паузу на год. Вероятно, это была ложь. Сердцем я знала: я больше никогда не смогу писать про Гамаша. (И, как это ни печально, должна буду вернуть полученный аванс.)