Королевство слепых

– На это уйдет время, но пока я не могу найти упоминаний барона или баронессы Киндерот.

– Ты не думаешь… – начал Габри.

10.11.38.

– Не знаю, – отозвалась Клара.

– Как с завещанием – не повезло? – спросила Мирна у Габри.

– Понятия не имею, – ответил он. – В архив я залез, но там все по-немецки. Я по-немецки не понимаю.

– Я об этом не подумала, – сказала Мирна.

Арман Гамаш сидел в тихой комнате Национального архива. Записи, которые он искал, были не канадские. И не квебекские.

Он с помощью своего пароля вышел на сайт Интерпола. Потом в австрийский архив. Тот, в который имел доступ он, был более подробный, чем публичные архивы.

Но Арман быстро уперся в ту же проблему, что и Габри.

Имена – Баумгартнер, Киндерот – он мог читать. Но постановления суда оказались ему не по силам.

Ему, однако, было понятно, что судебные постановления были вынесены. Во множественном числе. Много постановлений. От 1887 года. Потом от 1892-го. Потом еще одно. И еще. И все они касались Баумгартнеров и Киндеротов.

Баумгартнеры против Киндеротов.

На несколько лет постановления пресеклись. А потом появились снова. Как окопная война, прервавшаяся только для рытья новых воронок, после чего враги снова бросались в бой. Гамаш предполагал, что с каждым разом схватки велись все яростнее. Такова уж человеческая природа.

Если общую картину он более или менее понимал (тот факт, что иск предъявлялся снова и снова), детали оставались ему неясны. Хотя вряд ли можно было надеяться, что эти подробности выведут его на убийцу Энтони Баумгартнера 132 года спустя после смерти Шломо, барона Киндерота.

Гамаш знал: ему требуется помощь. Он провел еще один поиск, а потом, найдя то, что искал, встал и принялся расхаживать по комнате. Жестикулировать. Наконец несколько минут спустя он достал телефон и набрал номер.

– Guten Tag, – сказал он и попросил к телефону Kontrollinspektor.

– Я искать могучий информация, как суд сказал.

Голос на другом конце линии звучал низко, спокойно и явно принадлежал разумному человеку. И все же инспектор службы контроля Гунд не мог отделаться от впечатления, что говорит с сумасшедшим.

– И кто вы, простите, еще раз? – спросил он.

Звонок переадресовали ему его подчиненные. Они любили шутки такого рода в середине долгой смены, посреди ночи. Он был далеко не уверен, что это настоящий звонок, а не от одного из агентов, проверяющих, как далеко им удастся зайти.

– Я зовут Арман Гамаш, главный шеф Sûreté du Québec.

– В Канаде?

– Направление верное, – проговорил голос с явным облегчением. – Канада.

Гамаш закатил глаза. Он понимал, что только запутывает дело.

Арман попросил соединить его с кем-нибудь из старших офицеров, которые говорят по-французски. Или по-английски. Его соединили с кем-то, кто не говорил ни по-английски, ни по-французски.

Может быть, таково было представление секретаря о шутке, хотя австрийцы, прославившиеся в разных областях, не были известны своим юмором.

Прежде чем звонить, Гамаш попрактиковался, вытаскивая из тумана времени те немецкие слова, которым его научила бабушка.

Он обычно сидел за кухонным столом, а она болтала по-французски. Потом переходила на немецкий. С вкраплениями идиша. В детстве Арман, конечно, не понимал разницы.

Гамаш расхаживал по комнате в Национальном архиве, бормотал про себя слова и фразы, всплывавшие в памяти. Пытался составить одно или два доходчивых предложения. А тем временем запах свежей выпечки становился все более и более отчетливым. Он всплывал на поверхность вместе со словами. И образами.

Арман все отчетливее и отчетливее чувствовал запах мадленок: его бабушка пекла это печенье каждую пятницу.

Она давала ему свежеиспеченную вкуснятину прямо из духовки, но прежде обязательно поливала ее рыбьим жиром и выжидала некоторое время, чтобы тот впитался. И потому, когда Арман вонзал в печенье зубы, вкус он ощущал великолепный и отвратительный. Утешительный и рвотный. Его словно обнимали и отталкивали одновременно.

– Sehr gut, meyn tayer.

«Очень хорошо, мой дорогой», – говорила она на смеси идиша с немецким и прижимала его к себе, а глаза мальчика оказывались в дюймах от татуировки на ее левой руке.

– Я расследую убийство, и частью расследования является завещание, – сказал Гамаш в трубку. Или по меньшей мере думал, что сказал. – Мне необходимо знать, как было улажено дело. Оно старое.

– Я расследовать мертвец лежит, а суд сказал есть…

Последовала пауза: подчиненный Гунда на другом конце линии делал вид, что подыскивает слово. И Гунд не сомневался – подыскивал такое, чтобы посмешнее.

– …мера. Нет, не то. Есть…

Гунд уже собирался повесить трубку. С него хватит. Но все же любопытство его одолевало. К тому же он уже не был абсолютно убежден, что это скучающий агент разыгрывает его.

Человек на другом конце линии боролся с тем, что хотел донести до него…

– …размер. Нет. Качество?..

Гунд обратился к своему компьютеру и набрал: «Sûreté du Québec. Gamache».

– …часть. Вот оно. Суд решил – есть его часть. Но суд решил, может, не совсем то. Oy gevalt[38]. Как это сказать?