Королевство Тени и Света (ЛП)

«Ты сказала, что умрёшь со мной, — упрекает Й'рилл. — Больше никогда так не говори. Я бы предпочла смотреть, как ты живёшь, всегда живёшь».

«Я вижу тебя, Й'рилл, и мне так жаль, так жаль».

«Давай отправляться домой, рыжуля».

Затем К'Врак и король Невидимых делают что-то, что мой мозг не в силах переварить. Их крылья расширяются и расширяются; затем мы с Й'рилл окружены ими, перекатываемся, несёмся сквозь пространство и время. Меж перьев и кожистых чешуек я смотрю, как мимо проносятся планеты и звёзды. Мы несёмся всё быстрее и быстрее, а потом мы внезапно вообще не двигаемся, а парим, раскачиваясь почти так, как, по моим представлениям, это должно ощущаться в утробе, потом мы вновь несёмся…

Мы на вершине Честера. Вернулись домой в Дублин.

К'Врак исчез.

Король Невидимых сокращается до примерно человеческого размера, хотя остаётся неразличимым, если не считать ясности его крыльев.

Мы с Й'Рилл синхронно обращаемся в свои истинные формы, и я ослепительно улыбаюсь Шазаму.

— Моё превращение прошло без проблем, — восклицаю я. — Мне не терпится сделать это снова, — я падаю на колени, широко развожу руки, и Шазам несётся навстречу, обнимая меня и рыдая от радости. На несколько долгих секунд я зарываюсь лицом в его шерсть, высушивая последние слёзы, которых даже не ощущала на своих щеках. Я думала, что потеряю его. Затем я думала, что мы оба умрём. Но он в моих объятиях, и я больше никогда не подвергну опасности его драгоценную жизнь в каком бы то ни было обличье.

Я запрокидываю голову и смотрю на короля, который по-прежнему стоит и наблюдает за нами, и говорю:

— Спасибо, что доставили нас домой.

Он смеётся, и его крылья начинают мерцать кобальтовым пламенем, когда он на моих глазах обретает материальную форму.

Меня подмывает поднять руку и заслонить себе обзор, потому что я беспокоюсь, что вдруг в упор смотреть на истинный облик короля Невидимых небезопасно, и это может привести к безумию или слепоте.

Но я не делаю этого, потому что теперь он материален, и у меня отвисла челюсть.

И я огорошена.

Ошеломлена.

Опешила.

Остолбенела.

Даже онемела.

Видимо, я сплошная буква О.

И король Невидимых бросает в меня ещё одну О.

— Отныне и всегда, Звёздная пылинка, — говорит Риодан с улыбкой.

Глава 52

Моя любовь, моя жизнь^[68]

Мак

Я сижу на стуле возле кровати папы, держа его за руку и наблюдая, как его грудь с трудом приподнимается и опадает от дыхания с присвистом.

Он продолжает то засыпать, то пробуждаться.

Я уже не сомневаюсь, что Песнь Созидания корректирует время, подстраивая его течение так, чтобы во всех мирах оно шло одинаково. Мои полтора дня в замке Крууса стоили мне почти такого же времени в Дублине.

Мой разум одновременно и бушует, и немеет.

Как только мы покинули подземное королевство Круса, я бросила последний взгляд на Бэрронса, стоящего рядом с Мазданом, затем понеслась в комнату своего отца.

Бэрронс понимает. Я не в состоянии переварить что-либо ещё. Я вся состою из эмоций; измождение и ошеломление, злость и облегчение, я наполнена благодарностью, пронизана горем.

У меня миллион вопросов, но им придётся подождать.

Вскоре после нашего возвращения Бэрронс убрал чары, поддерживающие моего отца в замершем состоянии. Мама сидит по другую сторону кровати, держит папу за свободную руку.

Бэрронс сказал, что по его мнению, моему отцу осталось от силы две недели.

В глубине души я рыдаю, но не позволяю слезам пролиться. Я не стану добавлять в эту комнату ни единой унции печали.

Мама сказала мне всё то же самое, что говорил папа в одном из тех моих ужасных кошмаров наяву:

— Милая, стены всё равно бы пали, вне зависимости от того, приехала бы ты в Ирландию или нет. Это случилось бы с тобой или без тебя, просто в каком-то другом воплощении. Это не твоя вина. Кто сказал, что мы не умерли бы годы назад? Не смей винить себя! Твой папа и я знали риски. Мы с тобой переживём это. Это не будет просто. Это выпотрошит нас обеих, но мы будем держаться друг за друга в скорби и вместе найдём свой путь. Я люблю тебя, Мак.

На что папа добавил, тяжело дыша:

— Детка, у меня была хорошая жизнь. И именно такие слова хочется сказать, когда смерть приходит к тебе, хоть в двадцать восемь, хоть в пятьдесят восемь. Если будешь винить себя за это, я буду преследовать тебя призраком, петуния. Ты моя прекрасная, идеальная маленькая девочка.

Теперь он спит. Их прощение и понимание сражает меня наповал. Я так сильно люблю их обоих.

— Почему тут два Бэрронса? — спрашивает Рейни Лейн.

Я смотрю на неё. Два Бэрронса. О Боже. И я не могу отличить их друг от друга. Это тревожит меня на слишком глубинных уровнях. Я говорю: