Ни разу не делалось исключения, не выносился более мягкий приговор.
Потянувшись и прижав ладонь к своему болезненно пустому животу, я представляю, как гигантская зефирка заполняет пустую полость, впитывает кислотные жидкости, смягчает дискомфорт голодания. Плавали, знаем.
Затем я разделяю свой мозг, создаю разные отделения и избавляюсь от тех, которые не несут в себе никакой цели. Не другая, не Джада, а взрослая Дэни. Те части, которые жаждут хныкать или бушевать моим обычным изобилием эмоций, бесполезны и ни к чему не приведут, следовательно, отправляются в коробку.
Бесстрастно очистившись, я обдумываю два применяемых закона.
Тот, что касается вмешательства в рождение ребёнка, легко оспорить. Я могу придумать семь разных способов подчеркнуть его изъяны, особенно в свете той информации, которой поделилась со мной Й'рилл.
Тот, что относится к манипуляции временем ради личной выгоды, уже сложнее. Я бы хотела знать точную формулировку этого закона.
Я признаю, что любое существо, наделённое властью изменять время, может нанести вселенной необратимый урон, и я понимаю, что необходимы законы, регулирующие использование такой силы.
Однако (а разные «однако» всегда были моей сильной стороной) человеческие законы допускают послабления с учётом мотивов и смягчающих обстоятельств, чтобы серьёзность наказания соответствовала серьёзности преступления.
Я буду спорить, чтобы смягчить приговор и наказание, которое Шазам получит за своё преступление — а оно, по сути своей, сводится к тому, что он любит меня сильнее, чем саму жизнь. Ужасное преступление, да?
Как будто такая любовь не является чудом. Наивысшая степень материнской любви, любви лучшего друга, безусловной и чистой.
Я дёргаюсь и едва не перехожу в режим стоп-кадра.
Моё окружение изменилось.
Свет только что взрывом проник в клетку, поначалу ослепляя после долгой темноты. Я много раз моргаю, щурюсь, жду, когда мои глаза адаптируются.
Постепенно я осознаю, что свет вовсе не ослепляющий, а искрящий и слабый. Мои глаза не могли справиться с самым слабым свечением после такого абсолютного отсутствия света.
— Святые кочерыжки, — матерюсь я, хмурясь.
На один вопрос найден ответ.
Я знаю, где я.
Это четвёртый худший вариант из двухсот сорока трёх возможных, которые я насчитала.
Я в клетке, которая подвешена в бескрайней шири космоса. Крошечная, такая крошечная.
Подо мной маячит яркая золотисто-лавандовая планета.
Надо мной поле звёзд.
Слева от меня — калейдоскопическое пятно ослепительной галактики из трёх колонн.
Справа от меня, на расстоянии нескольких миль (а может, нескольких сотен миль; невозможно оценить расстояние в космосе) в вакууме космоса подвешена ещё одна клетка.
Внутри той клетки стоит Шазам, выглядящий таким маленьким и до боли одиноким; он стискивает решётки, смотрит на меня сквозь мили черноты, его фиолетовые глаза сделались огромными от страха и плачут.
Я кричу ему, но он меня не слышит.
Я говорю одними губами, двигая ими нарочито выразительно:
Он плачет ещё сильнее, сгибаясь пополам, бьётся головой о решётки.
Они, может, и включили для нас свет, но мы не можем говорить друг с другом. Наши клетки окутаны коконом слабо светящихся силовых полей, предоставляющих кислород, которым мы дышим.
Пока они с нами не закончат.
Они могут просто выбросить нас в космос в нашем истинном облике, обеспечив быструю и абсолютную смерть для последнего выжившего Адского Кота и одного супергероя, которого скоро забудут.
Пока я смотрю сквозь тьму на своего любимого Шаза, страх сжимает моё сердце кулаком.
Я, Мега. Боюсь. Забавно, что любовь делает это с тобой — делает тебя жадным, вызывает желание получить всё время в мире. Заставляет тебя заботиться о том, жив ты или умрёшь. Заставляет всем своим существом желать ещё один час, ещё один день, ещё одну гребаную жизнь, потому что даже вечности не хватит, чтобы любить так, как я.
Охотники заточили нас в месте, дрейфующем в бескрайней шири космоса, где ни один из наших друзей практически гарантированно не найдёт нас.
С таким же успехом они могли изъять нас из времени.
Мы иголки в бесконечном космическом стогу сена.
При условии, что они оставят меня жить, они не только заберут у меня Шазама, но и украдут все драгоценные воспоминания о нашей жизни вместе.
Я даже не вспомню, что Шазам когда-то существовал. Все наши потрясающие приключения в Зеркалах, годы исцеляющей любви просто пропадут.
С одной стороны, это избавит меня от бесконечной боли знания, что я потеряла; с другой стороны, это
Никто у меня этого не отнимет. Я заслужила каждую рану, каждый порез, каждый шрам. Всякий раз, когда я истекала кровью, это делало меня той женщиной, которой я являюсь сейчас.
Эпичная и непобедимая. Та, которую не запугать.
Я. Никогда. Не. Сдаюсь.
Они включили свет.
Это означает, что суд вот-вот начнётся.
И закончится он лишь одним способом: мы с Шазамом покинем это место живыми.
Глава 32