Королевы-соперницы

— За сколько? — Элпью протиснулась достаточно близко, чтобы ощутить исходившую из недр тюрьмы горькую вонь, которая на улице смешивалась с прохладным ночным воздухом.

— Не за столько, чтобы умереть.

Внезапное движение среди заключенных переместило Верниша вдоль решетки, и его лицо уткнулось в черную от грязи боковую стену.

— Приведите ее сюда.

— Кого? — Элпью поняла, что сейчас услышит.

— Вы знаете кого... — Валентин Верниш протянул сквозь решетку руку и схватил графиню за локоть. — Бекки! Смуглую Бек! Она должна признаться. Приведите ее ко мне. Расскажите ей о моем положении. Теперь только она может мне помочь...

Человеческое море опять взволновалось, и лицо отчаявшегося Верниша исчезло в толпе.

— Подумать только, хладнокровная убийца жила с нами под одной крышей.

— Сказать по правде, миледи, мы же все время ее боялись.

— Да. Кроме Годфри, который, по-моему, в нее влюбился.

Они свернули на Джермен-стрит и расплатились с мальчиком, которого наняли проводить их с факелом до дома.

— Мы должны потратиться на хороший, солидный фонарь, Элпью. — Графиня поежилась, идя по холлу. — Эти факельщики разорят нас своими ценами.

— Беда в том, что, куда бы вы ни отправлялись днем, вам придется брать с собой эту пыльную штуковину, — заметила Элпью, открывая дверь в кухню. — Надеюсь, Годфри ждет нас с дымящимся горячим ужином.

Годфри сидел за пустым столом, скалясь на них своими новыми сверкающими зубами.

— Годфри? — позвала Элпью, оглядывая котелки над огнем, словно знак возвращения Ребекки.

— Что теперь на тебя нашло? — Графиня уселась напротив старика. — Ты неспроста надел эти зубы.

Годфри издал странный булькающий звук. В руке он сжимал клочок бумаги.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Графиня потянулась к записке, но Годфри отдернул руку. — Выкладывай, приятель, — приказала она.

Элпью, стоя у очага, заглядывала в пустые котелки.

Годфри издал новый звук, на этот раз похожий на слабый стон. Наконец он вытащил изо рта зубы, забрызгав стол нитками слюны.

— Чума на них. — Он бережно положил фальшивые челюсти на колени. — С ними во рту ничего толком не скажешь.

— Ну? — прикрикнула графиня. — У меня судороги начинаются, Годфри, когда ты сразу не говоришь, в чем дело.

— Она хочет меня видеть.

— Кто?

— Ребекка.

— Ребекка! — Элпью уронила крышку, и та с грохотом покатилась по кухонному полу и остановилась, наткнувшись на дверь буфетной.

— Ребекка была здесь?

Годфри кивнул:

— Она просунула записку под дверь.

— Дай мне посмотреть. — Графиня протянула маленькую пухлую ручку. Годфри подал записку через забрызганный слюной стол. Графиня прочла вслух: — «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».

Элпью ахнула:

— Пруд Розамунды!..

— Элпью, ты становишься похожа на помесь нового механизма в водопроводе и актера, повторяющего свою роль. Постарайся сохранить хоть немного достоинства в трудных обстоятельствах. — Графиня внимательно посмотрела на Годфри. — Здесь нет подписи. Откуда ты знаешь, что это от нее?

— Была еще одна записка.

Элпью разинула рот.

— Еще одна записка?

— Элпью! — Снова повернувшись к Годфри, графиня заговорила мягко, словно с умственно отсталым ребенком: — Когда принесли вторую записку?

— О... — Он устало взмахнул рукой. — Несколько дней назад. Я поднял ее и прочитал, но Сара вырвала ее у меня и сказала, что это ей.

— И что там говорилось?

— Что надо отложить это до послезавтра.

— Что отложить?

— Откуда я знаю? Писали Саре, а она не любит разговаривать.

— А откуда ты знаешь, что это почерк Ребекки?

— Потому что так сказала Сара.

Графиня еще раз обратилась к записке. Почерк был элегантный, явно принадлежавший образованному и грамотному человеку. «В десять часов. Пруд Розамунды. Р.».Она перегнулась через стол.

— И последнее, Годфри, откуда ты знаешь, что эта записка предназначалась тебе?

Годфри заерзал на стуле и скорчил гримасу. Графиня описала бы ее как выражение лица человека, страдающего сильным несварением, но Элпью сразу же узнала Страсть, называемую Простой Любовью — лоб гладкий, брови слегка подняты и сдвинуты в одну сторону, глаза искрятся и заведены к небу, на щеках играет мягкий румянец. Рот Годфри был слегка приоткрыт, а старческие губы чуть увлажнены.

— Она могла быть только для меня, — прошептал он.

— Прекрасно и очень даже хорошо. — Поднявшись, графиня вернула записку. — Но, Годфри, мы не можем позволить тебе пойти на это свидание в одиночестве. Мы тебя проводим.

— Но...

— Не тревожься, мы не станем мешать свиданию влюбленных. Мы тихонько постоим в тени на случай, если придется тебя защитить.

— Но...

— Ночью Сент-Джеймсский парк не самое безопасное место, ты согласна, Элпью?

— Да, миледи. Это известное место сбора воров-карманников...

— Титиров...

— Бродяг самого низкого пошиба.

— И всех дам и господ, гуляющих по ночам. — Графиня завернулась в плащ. — Если ты понимаешь, о чем я.

Элпью возилась в буфетной.

— Чем ты занялась?

— Тут в дальнем углу на верхней полке стоял очень старый роговой фонарь. Я не осмелюсь отправиться в парк без света. Нашла! — Элпью появилась, держа на отлете грязный черный фонарь.