Королевы-соперницы

— Зажги свечу, Элпью, а то, боюсь, с этими завываниями я не усну.

— И правда, мадам, у меня в голове так и крутятся новости, которые мы с вами сегодня узнали.

— Давай-ка разведем огонь, выпьем чего-нибудь горячего и подумаем.

Завернувшись в одеяла, они уселись в мягкие кресла, наблюдая, как потрескивает под сырым углем растопка.

— Ну и денек, Элпью. Мы съездили к этим странным безумцам в Лаймхаусе, которые утверждают, что они родители Ребекки, но в то же время не испугались даже новости о ее смерти; туда нас сопровождал чудак, посвятивший свою жизнь преследованию актрисы, веря, что она за него выйдет, и это несмотря на жену, которую, как я подозреваю, он прячет в доме, объявляя умершей.

— Вам удалось, мадам, что-нибудь вытянуть из него во время вашей прогулки в Тауэр?

Элпью добавила угля и вытащила железный крюк, готовясь подвесить чайник.

— Только то, что он, похоже, подозревает нас еще больше, чем мы его. — Графиня пристроила ноги поближе к огню. — Но я поговорила с йоменом и теперь уверена, что Рейкуэлл был около театра в ночь страшной смерти миссис Лукас. Это он сорвал с меня парик.

— Как так?

— Вечером накануне суда он пошел в часовню. Я думаю, что один из его дружков выдал себя за адвоката, как тот священник, которого он привел на «Причуду», тоже пришел на службу, и в одной из кабинок они обменялись плащами. Приятель отправился на несколько часов в камеру Рейкуэлла, потом Рейкуэлл сам вернулся после полуночи под видом адвоката, и его дружок ушел в своем собственном обличье.

— Да, на суде говорили о разном цвете плащей в ночь, когда он ударил кинжалом того беднягу на Лестер-филдс. Возможно, он всегда прибегает к этой уловке. — Элпью размышляла, наливая воду в чайник из большого кувшина. — Но все-таки как же никто его не узнал?

— Было темно.

— Да, конечно. Но йомен наверняка светил себе фонарем... — Элпью подвесила чайник над огнем. Теперь ветер ревел в трубе, распластывая пламя в очаге. — И в камере... там же должна быть свеча.

Графиня сменила позу. Об этом она не думала. И действительно, казалось неправдоподобным, чтобы стражник привел заключенного в камеру и запер, а потом этой же ночью впустил к нему адвоката и не обратил внимания на их лица.

— Так на чем мы остановились?

— На возможности того, что некто убил сначала Анну Лукас, потом ее коллегу Ребекку Монтегю. И что у Ребекки был сифилис.

— Какое это имеет отношение к смерти Анны?

— Откуда я знаю? — развела руками графиня. — Напиток еще не готов?

— Что мы будем? Посеет? Вино с пивом, сахаром и яйцами? Шоколад?

— Давай побалуем себя. — Графиня улыбнулась. — Выпьем чаю.

Элпью взяла свечу и чашку, чтобы принести из передней гостиной чай. Графиня подняла с пола листок бумаги. Взглянула на него. Годфри, по всей видимости, складывал какую-то головоломку, потому что на листок были наклеены вырезанные из газеты буквы. Графиня свернула его трубочкой, подожгла в очаге, зажгла от него другую свечу и бросила листок в огонь.

С заднего двора донесся страшный грохот.

— Обрушилась задняя стена! — оповестила графиня Элпью. — Она всегда казалась мне ненадежной. — Взяв мехи, графиня собралась раздуть огонь. — Разумеется, убийцей мог быть один из противников. Сумасшедший, который считает всех актрис шлюхами и верит, что Господь привел его на землю, чтобы убивать распутных женщин. — Она стала качать воздух старыми кожаными мехами. — Годфри так переменился в последнее время, ты не находишь? Я замечаю, что он стал собирать головоломки, Элпью. Я только что нашла одну, составленную из газетных букв.

Вошла Элпью с чаем.

— Где он?

— Кто?

— Листок.

Графиня поворошила угли кочергой.

— Я использовала его вместо растопки.

— Это важно, мадам. — Элпью высыпала чайные листья в заварочный чайник. — Что говорилось в той записке?

— Там было: «Держитесь подальше, а то пожалеете». Как ты думаешь, что это может значить?

— Это значит...

Элпью вскочила и пинком закрыла дверь в коридор. В ту же секунду в трубу с ревом ворвался ветер, притянутый сквозняком, и, оторвав кусок сажи, обрушил его в очаг, осыпав голову и плечи графини.

Она протерла глаза и уставилась на Элпью, сплевывая в очаг черную слюну.

Со двора донесся, заглушая даже ветер, громкий стон.

Элпью схватила кочергу.

— Что это?

Женщины секунду молча смотрели друг на друга. Затем со страшным треском распахнулась кухонная дверь, ведущая в сад. Бумаги разлетелись по комнате, свеча потухла. Огонь в очаге, уже и без того прибитый сажей, излучал совсем слабый свет.

— Две развратницы! — Голос был мужской, тяжелые шаги приближались. — И Бог покарает вас за вашу распущенность.

Когда глаза Элпью привыкли к темноте, она увидела, что мужчина закутан в белую ткань, закрывающую лицо. Он размахивал длинной деревянной палкой. Элпью ахнула. Господи, только бы это был не топор.

Графиня шарила в поисках свечи, чтобы хоть как-то осветить комнату. Фигура с ревом надвигалась на Элпью.

Внезапно у ног Элпью, лая и кусая ее за лодыжки, возник Рыжик.

— Господь снизойдет на вас всепожирающим огнем, чтобы очистить вашу нечистоту.

Графиня нырнула под стол.