Короли алмазов

Этот кошмар продолжался весь день, и лишь к вечеру Энн взяла себя в руки. Вероятно, кое-кто знает об этом, решила она. Но маловероятно, чтобы над ней смеялись, и обсуждали эту связь. Все было слишком обыденно — такие отношения в свете не редкость. Об этом заговорят, если любовники начнут афишировать свои отношения, или их связь будет раскрыта. Но Энн удалось предотвратить такой поворот событий: лорд Лонгден не получил разоблачительного письма, и у него нет необходимости действовать.

Несправедливость заключалась в том, с болью думала Энн, что общество принимает такие отношения, как между Мэтью и Эммой, отношения, которые могут длиться годами, тогда как один час ее собственной слабости навсегда испортил ее жизнь с Мэтью. Сколько малышей, спрашивала она себя, в дворянских семьях по всей Англии родились с голубыми глазами вместо карих, с каштановыми волосами вместо белокурых, с чертами лица, не имеющими сходства ни с одним портретом на стенах их дома? Такие дети вносят свежую кровь в вялые вены аристократии, но ее ребенок — ее дочь — оторвана от нее, и Энн ее никогда не увидит.

И тут к ней целительным потоком пришли слезы, а когда Энн выплакалась, то успокоилась Она умылась и позвала Генриетту, никак не объяснив горничной свое затворничество. Приближался вечер, и ее ждало очередное развлечение, на котором она должна присутствовать. Энн чувствовала, что она уже на грани срыва. Она была измучена морально и физически и больше не могла выносить светских развлечений. Сезон заканчивался через две недели, так что ей придется еще немного продержаться. Сегодня она должна поговорить с Мэтью, прежде чем ехать на бал; она могла притворяться перед светом, что ее ничто не беспокоит, но перед ним она притворяться не могла.

Она выбрала платье из бирюзового шелка. Сзади был лишь намек на тюрнюр, но юбка заканчивалась изящным шлейфом. Платье было без рукавов, с узкими бархатными бретелями, поддерживающими лиф. Сначала Энн не хотела надевать фамильное ожерелье и велела Генриетте принести изумруды, но потом передумала и надела бриллианты, как доказательство своего превосходства над Джулией и своей принадлежности к семье Мэтью Брайта.

Когда она была готова, Энн направилась в библиотеку к Мэтью. Она молча подала ему письма и наблюдала за выражением его лица, пока он читал. У него на щеке задергался мускул, а губы сердито сжались.

— Как попали к тебе эти письма?

— Я помешала Стивену доставить их лорду Лонгдену. А что касается того, как я узнала о их существовании, ты все равно мне не поверишь.

— Во всяком случае, на этот раз ты не можешь обвинить Джулию, ведь это не ее почерк. — Сердитый тон Мэтью был попыткой скрыть смущение.

— Я знала, что ты это скажешь, и не буду больше говорить об этом. Я принесла тебе эти письма по нескольким причинам. Во-первых, ты должен постараться продолжать свои отношения с Эммой Лонгден с большей осторожностью, чем до этой истории.

— Можешь не беспокоиться на этот счет, — глухо произнес Мэтью. — Я больше не увижусь с ней.

— Решать тебе. Мне это безразлично. Во-вторых, кто-то — а ты почему-то не хочешь знать, кто именно — старается тебя скомпрометировать. Ты должен быть начеку, Мэтью, потому что этот человек на этом может не остановиться.

Мэтью кивнул.

— И наконец, третье. — Она подошла к камину, который несмотря на летнюю жару, ярко горел. Бросив письма в огонь, она некоторое время смотрела, как они пылали. — Без сомнения, есть и другие письма, — сказала она, возвращаясь к Мэтью. — На твоем месте я сожгла бы и их.

Мэтью молча смотрел в огонь, пока не исчезли последние клочки писем. Потом он перевел взгляд на жену.

— И никаких обвинений, Энн? Ни истерики? Ни крика, ни слез? Ты даже не спросишь, как я мог так вести себя по отношению к тебе? Именно так поступили бы большинство женщин.

— А большинство мужчин отрицали бы все. Они бы говорили о недоразумении, преувеличении и ложных слухах.

Мэтью улыбнулся.

— Ты права. Значит, мы не такие, как большинство людей! Почему ты перехватила письмо?

Энн удивилась.

— Что за вопрос! Не могла же я стоять и смотреть, как гибнет твоя репутация!

— Почему бы нет? Я не слепой, чтобы не видеть, каким нерадостным для тебя был наш брак в последние годы. Мое падение было бы тебе на пользу — твои семейные связи и репутация достаточно прочны, чтобы выдержать подобную бурю. Может быть, мой таинственный недруг рассчитывал, что я, как офицер и джентльмен, пущу себе пулю в лоб. Тогда ты стала бы свободна и могла вновь выйти замуж.

— Ты не застрелился бы, — решительно сказала Энн. — Ты не офицер, и у меня есть подозрения, что в твоей жизни были моменты, когда ты и поступал не как джентльмен.

— Я снова признаю, что ты права, как обычно. Так почему, Энн? Почему ты спасла меня?

Она отвернулась, чтобы он не видел ее, лица, и не ответила.

— А может быть, — тихо сказал он, — ты любишь меня? Хоть немного? Несмотря ни на что?

Энн закрыла глаза. Она хотела ответить: «Да» и броситься к нему в объятия, но страх разочароваться и быть отвергнутой был слишком велик.