Корона и эшафот

Они просчитались. Отречение Николая Романова не остановило революцию. До конца жизни генерал Алексеев (он умер в сентябре 1918 года в Новочеркасске) казнился своим «псковским грехом», говорил, что никогда бы не посоветовал императору отречься, если бы мог знать, куда пойдет революция. Но все это было позже, а тогда, в мартовские дни, политические расчеты оказались сильнее воинской присяги.

* * *

Оставляя престол, Николай Романов надеялся, что Временное правительство разрешит ему и его семье выехать в Англию. Правительство поначалу действительно выразило свое согласие на это. В одном из выступлений министр юстиции А. Керенский заявил, что лично доставит Романовых в Мурманск, на английский корабль. А британское правительство, со своей стороны, выразило готовность принять семью бывшего главы союзного государства, приходившегося к тому же двоюродным братом королю Георгу V. Оба правительства мотивировали свои решения гуманистическими соображениями.

Но шло время, а предполагавшийся отъезд в Англию откладывался. Наконец приблизительно в мае — июне Романовым (они находились тогда фактически под домашним арестом в своем Царскосельском дворце) было объявлено, что им придется остаться в России. Что же произошло? Впоследствии обе стороны обвиняли друг друга. Англичане (Д. Ллойд Джордж и другие) утверждали: поняв, что Временное правительство не является «хозяином в собственном доме», а находится под контролем Петроградского Совета, они решили не настаивать на своем приглашении. Представители же Временного правительства (А. Керенский, П. Милюков и другие) уверяли, что они вполне могли отправить Романовых в Англию, но вследствие отказа английского правительства от первоначального приглашения вынуждены были отменить этот план. Сама неясность, неубедительность такой версии — уже свидетельство того, что дело обстояло не так, как хотели представить его английские и русские политики.

Конечно, Временное правительство не было полным хозяином в своем доме. И в вопросе об отъезде Романовых за границу (как и во многих других вопросах) оно вынуждено было считаться с позицией Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, решительно возражавшего против него. Однако верно и то, что влияние Совета на правительство, очень сильное в первый послефевральский период, затем постепенно уменьшалось; во всяком случае, «соглашательство» меньшевистско-эсеровского Совета шло по восходящей линии. Поэтому думается, что при сильном желании Временное правительство имело бы возможность обойти исполком Совета и отправить Романовых в Англию.

Но помимо Совета были еще революционные массы — рабочие, солдаты, крестьяне, радикализация которых неуклонно росла. Что значило в таких условиях освободить Романовых из-под ареста, пусть даже в «позолоченной тюрьме» Царскосельского дворца? Это значило пойти на риск новой волны резких протестов, на риск дополнительной дестабилизации и без того уже неустойчивого положения, в котором находилось Временное правительство.

Хорошо понимали это и в Англии. Там спали и видели активизацию военных усилий России в мировой войне и резонно опасались, что предоставление убежища Романовым в Англии отнюдь не будет способствовать росту ее престижа в революционной России. Английская пресса прямо писала об этом.

В общем, обе стороны хорошо понимали друг друга и как-то «само собой» вопрос об отъезде Романовых в Англию «тихо испарился». Соображения реальной политики отодвинули в тень «гуманистические принципы», о которых так много впоследствии писал А. Керенский. В конце июля семнадцатого года, будучи уже премьер-министром, он распорядился отправить Романовых в далекий Тобольск. Объясняя это решение, он писал, что в преддверии революционных выступлений хотел обезопасить бывшего царя и его семью. Возможно, что и так, как, вероятно, верно и то, что отправка Романовых в Сибирь была связана с опасениями контрреволюционных выступлений. Во всяком случае, в июле в распоряжении Керенского уже имелись некоторые данные об антиправительственных замыслах в корниловской Ставке, где промонархические элементы были весьма сильны. Короче говоря, и в данном случае решительно взяла верх реальная политика, а не гуманизм…

* * *

Весть об Октябрьской революции Романовы встретили в Тобольске, в губернаторском доме, охранявшемся «отрядом особого назначения», сформированным еще в июле при отъезде из Царского Села. Но в глухом Тобольске, находившемся более чем в 250 километрах от железнодорожной станции Тюмень, установление Советской власти затянулось почти до середины апреля 1918 года. Это крайне беспокоило большевиков Екатеринбурга и Омска. Сведения о тревожной обстановке в Тобольске, возможных заговорах с целью освобождения Романовых поступали и в Екатеринбург, и в Омск. Были ли эти заговоры реальны и, главное, масштабны? Имеющиеся свидетельства как эмигрантской, так и советской мемуаристики, их сопоставление позволяют признать обоснованность опасений уральцев и сибиряков.