— Боюсь, что жизнь уходит из него. Медленно, по капле, благодаря его природной телесной крепости, но уходит, — печально молвил ученый. — Я сделал все, что в моих силах, но, увы, я не лекарь, и снадобий здесь тоже нет. Будь на моем месте Зейтулла, он бы придумал что-нибудь, наверняка. Природа предоставляет нам тысячи снадобий для излечения любых хворей, надо лишь суметь использовать их. Возможно, кора дерева, иа которой я царапаю ножом, содержит нужное нам целебное вещество, но я не умею его добыть. Впрочем, сомневаюсь, что даже лучшие врачеватели Бельверуса или Аграпура вернули бы Серхио с Серых Равнин, в страну коих он уже ступил одной ногой.
— Что же с ним, месьор? — взволнованно вопросил Деггу.
— Полагаю, яд. Стрела была отравлена. Я высосал кровь из раны, прижег ее, а лишнюю кровь выпустил. Но это не яд змеи. Природа щедро снабжает нас не только снадобьями, но и страшными орудиями убийства. Это, должно быть, яд какого-то растения, действующий медленно, но неуклонно, и противостоять ему не в силах ничто. Не исключаю также, что Серхио поразила некая неизвестная болезнь, присущая лишь здешней местности, и рана лишь усугубила ее воздействие. Так бывает. Я много путешествовал и смею это свидетельствовать.
— В Куше мрет половина, если не больше, из тех, кто рискнет остаться там надолго, — согласился вечно хмурый Алфонсо. — И на Барахас дела обстоят не лучше.
На ночлег расположились у самой воды под скалой, закрывавшей костер с трех сторон. Серхио становилось все хуже. У него появился жар. Больного уложили на ворох веток и травы, обкладывали нагретыми в огне камнями, укрыли целым ворохом одежды — каждый поделился чем мог, — смачивали свежей водой губы. Но облегчения это не приносило. Серхио пришел в себя, но был чрезвычайно слаб и время ог времени вновь ненадолго впадал в забытье. Злой недуг одолевал, и сил бороться с ним у моряка оставалось все меньше.
— Евсевий, расскажи, что ты прочел на камне, — попросил больной. — Я спал и не слышал тебя, пока мы плыли.
— Я еще не успел ничего рассказать, — утешил его аквилонец. — Сейчас самое время, ибо плыть нам осталось, похоже, недолго.
Все собрались вокруг огня, кроме Полагмара и Алфонсо. Барон взобрался на вершину скалы и караулил там, а моряк, заявив, что все равно ничего не поймет в ученых премудростях, переправился на правый берег и соорудил на дереве насест, чтобы предупредить появление незваных ночных гостей оттуда, если таковое случится.
— Этот камень третий по счету, если за первый считать тот, в красных скалах, — начал Евсевий. — Второй мы проскочили. Он был где-то перед развалинами старой крепости. Возможно, однако, что его уже и нет, потому что в сезон дождей — весной и осенью — этот ручеек набухает и сильно разливается, размывая берега. Не исключено, что за тысячи лет второй камень давно занесло песком.
— Но это нам не помешает, — продолжил аквилонец. — Суть в том, что мы приближаемся ко входу в пещеры, ведущие к подземному городу гномов. До него остается день пути. Завтра в это же время мы должны быть уже под землей. Для этого придется постараться, но тридцать лиг нам вполне по силам.
— Пять тысяч лет назад тоже измеряли длину в лигах? — удивился Конти.
— Нет, — улыбнулся Евсевий. — Там сказано про ориентир. С того островка открывался дивный вид на горы. Вход находится на склонах той горы, что была ближе к нам. Помнишь двуглавую вершину?
— Помню, — кивнул Майлдаф. — Но наши горы выше. На этих до самой макушки растет лес, а у нас снег лежит и не тает.
— Несомненно, — кивнул Евсевий. — Я представляю высоту этих гор, она не превышает четырех тысяч локтей. Основываясь на том, что мое предположение верно, я вычислил и расстояние до той горы. Отсюда до нее около тридцати лиг. Возможно, тридцать пять, но не более. Итак, вход существует, если за эти долгие годы ничего не случилось. Но с этой стороны гор он единственный. Вход находится в пещере и закрыт от непосвященных рекой. Но в определенный час вода перестает течь, и это время следует использовать, чтобы проникнуть внутрь.
— Что это эа время? И как мы определим его? — осведомился Сотти.
— Не поручусь, что перевел все точно, — скромно отвечал Евсевий, — но думается, что это время отлива. Луна нарисована так, как в этих местах она должна стоять при отливе. Так же стоит луна и на рисунке паков в красных скалах.
— При чем здесь отлив? — не понял Сотти. — На морском побережье это имело бы смысл, но в горах!
— В озерах Темры, а это Киммерийские горы, — возразил Евсевий, — водятся эйсы, а на высоких перевалах находят отпечатки морских раковин. «Воды наших озер глубоки, и лишь Великое Закатное Море сравнится с ними, если сможет». Так гласит надпись на камне. Что мы знаем о строительном искусстве древних гномов? Они и сейчас стократно превосходят лучших архитекторов Бельверуса и Хоршемиша и тем не менее называют себя уходящим народом. Каково же тогда было их могущество во времена расцвета!
Евсевий замолчал и задумался.
— Что там было еще? — нарушил ход его размышлений Майлдаф.