Корона за любовь. Константин Павлович

Под этим дамокловым мечом в Вене всё-таки был подписан новый союзный договор.

Россия устояла в интригах конгресса, и Польша, хоть и урезанная, оглоданная соседями, всё-таки получила признание в Европе как царство Польское под властью русского короля — Александра.

Константин выехал к войскам в Познань. Здесь уже собирались польские и русские полки...

История ста дней Наполеона известна. Французский король Людовик Восемнадцатый бежал из Парижа, забыв на столе тайный договор Талейрана с Англией. Когда русскому императору показали этот предательский пакт, он молча бросил его в камин.

В июне Наполеон был окончательно разбит и сдался англичанам, сославшим его на остров Святой Елены, где он и умер через несколько лет. Все эти известия Константин получил уже в Польше, куда направился с русско-польским войском. В Варшаве срочно начали реставрировать два дворца: один, Брюлевский, — для зимнего проживания Константина, другой, Бельведерский, — для его летнего отдыха.

Польские легионеры потянулись в Варшаву, а в сентябре и русский гвардейский корпус под начальством цесаревича торжественно вступил в столицу нового королевства. Приняв главное командование над всеми войсками в Польше, Константин прежде всего обратился к ним с приказом:

«Явитесь поддержать готовыми ценою вашей крови великодушные усилия вашего августейшего монарха, заботящегося о благосостоянии вашей страны. Те самые вожди, которые в продолжение двадцати лет указывали вам путь к славе, снова укажут его вам. Императору известна ваша храбрость. Среди бедствий злополучной войны ваша доблесть пережила не зависящие от вас обстоятельства. Вы отличались великими подвигами в борьбе, нередко вам чуждой. Теперь, когда вы посвятите все свои усилия защите Отечества, вы будете непобедимы!»

С самого начала пятнадцатого года Константин приступил к формированию польской армии на особых основаниях и в тех размерах, что были постановлены по Венскому трактату.

Инструктировать эту армию должны были русские офицеры, а в солдаты поступали не только уроженцы самого царства Польского, но и западных областей. Из числа этих людей составился и Литовский корпус, куда потом волей судеб попал Михаил Лунин и где приметил его цесаревич, предложив стать его адъютантом.

По всему краю стояли русские солдаты, и поляки примирились с тем, что Польша снова возродилась как самостоятельное королевство, хоть и под властью русского короля Александра, но отзывались о решениях Венского конгресса несколько насмешливо, называя свою урезанную родину конгрессувкой.

Эти настроения замечали трезвые политические головы из русских и предупреждали Александра о том, что рассчитывать на благодарность поляков не стоит.

Один из таких трезвомыслящих политиков, хорошо знавший положение в Польше, послал Александру записку, где точно указал на будущие ростки недовольства. Это был Ланской, занимавший в герцогстве Варшавском пост председателя временного управления по гражданской части. Он писал по зрелому размышлению, и многие его мысли оказались пророческими:

«Всемилостивейший государь! Бывшего Сената герцогства Варшавского президент Островский объявил публике повеление к нему Вашего императорского величества об участи герцогства.

Хотя полагаю, что доведено уже до сведения Вашего величества, как принято это объявление, но вменяю в обязанность со своей стороны довести Вашему величеству, что оно не произвело того влияния, какого можно было бы ожидать от народа, более чувствительного.

Причиною есть следующее:

Более года уже хотя не совершенно, но уже известно было настоящее событие. Во всё сие время непрестанно было толковано, каким образом восстановится существование Польши? Всеобщее желание, частию — искренно, частию — притворно, запальчиво, но имеющее одну и ту же цель — чтобы быть Польше владением отдельным и в том же пространстве, в каком было оно прежде разделений.

Сие желание так помрачило некоторые умы, что вместо довлеемой признательности и беспримерным благотворением Вашего императорского величества, вместо покорного благодарения за высокое к судьбе сей нации участие, наконец, вместо того, чтобы чувствовать, чтобы превозноситься снисхождением, с которым Ваше императорское величество соизволили осчастливить их принятием титула короля, они, подстрекаемые свойственною некоторым кичливостью, что по твёрдости духа, храбрости и другим мнимым достоинствам они единственные, наполнились мечтанием, что восстановление королевства Польши по-прежнему быть должно, и так решительно определяли сие, как бы имели право то требовать...

Объявление титула короля и уверение в будущем конституционном правлении принимается не за милость, но за опасения последствий от беглеца с Эльбы.

Я уверен в душе моей, что приверженность некоторых, а особливо военных, к врагу Европы (Наполеону) не угаснет и ничто не обратит к нам их расположения. Туда манят их прелести грабежа, там господствует дерзкая вольность, там ни за какое бесчиние нет ответственности.