Евгений Сухов

Корона жигана

Роман посвящаю доброй памяти моего друга Эдуарда Ивановича Пугачева, замечательного человека и настоящего русского офицера

Часть 1 Питерский Жиган

Глава 1 Жиганская клятва

В лицо ударил порыв ветра и колюче забрался за воротник. На Красной площади гулял ветер. Кирьян запахнул отвороты модного драпового пальто и посмотрел на своих спутников, отставших на полшага.

Парень, шедший справа, был в черной кожаной тужурке и расклешенных брюках; на голове, вытянутой, словно астраханская дыня, лихо заломлена серая, в белую тонкую полоску кепка. Из-под козырька весело и дерзко смотрели по сторонам молодые озорные глаза и беззастенчиво раздевали донага каждую встречную красотку.

Только лоскуты летели во все стороны!

Парень был необыкновенно тощ и слегка сутулился, но плечи у него были крепкие и широкие.

Второй был ровесник Кирьяна, молодой, едва перешагнувший тридцатилетний рубеж мужчина. Глубокие залысины, криво уходящие к середине макушки, делали его значительно старше прожитых лет. Одет он тоже был с заметным шиком. На широких, чуть покатых плечах длинное модное пальто, а огромные ступни в английских кожаных штиблетах.

– Чертова погода, – пожаловался лысоватый, – и не скажешь, что весна!

– Пришли, – остановился Кирьян у обелиска из светло-серого гранита.

С правой стороны площади возвышалась темно-зубчатая Кремлевская стена. Вдоль стены в длинной шинели и в островерхой потертой буденовке расхаживал часовой. Трехлинейная винтовка в его руках больше напоминала древко флага, чем оружие, да и сам он не внушал трепетного страха редким прохожим, так как был непростительно юн. Да и к собственному посту, судя по выражению его лица, он относился весьма скептически – только ненормальному взбредет на ум брать штурмом Кремль. А потому он с нескрываемым интересом наблюдал за всем, что творится вокруг. Из-под насупленных бровей постовой разглядывал троицу, остановившуюся у серого обелиска. Вот оно как бывает, с виду – обычные уркаганы и одеты соответствующе, а вот остановились у памятника и даже картузы поснимали.

Постояв и понаблюдав немного за колоритной троицей, красноармеец развернулся и медленно зашагал вдоль стены, сделав для себя вывод, что ждать неприятностей от троицы не стоит и социалистическая собственность останется в неприкосновенности.

– Прочитал, Макей? – спросил Кирьян, повернувшись к тощему парню, застывшему около обелиска.

– Ага! – оскалился тот, слегка пригнувшись. И поди тут разберись, что бы это значило: уважение перед свободой или, быть может, дань новому порыву ветра, еще более сильному. – «Не трудящийся да не ест!»

– И что ты на это скажешь? – цепкие глаза Кирьяна изучающе застыли на молодом румяном лице.

– А хреновина все это, – хмыкнул Макей, посмотрев в сторону удаляющегося красноармейца.

Боец на минуту остановился, переложил винтовку на другое плечо и потопал себе дальше нести свою нелегкую службу.

– Отчего ж хреновина-то? – испытующе сощурился Кирьян.

– На то человеку и руки даны господом богом, чтобы не вкалывать, а брать то, что плохо лежит, – весело заметил Макей, улыбнувшись во весь рот.

– Верно, – удовлетворенно протянул Кирьян, словно педагог, услышавший правильный ответ на очень трудный вопрос. Он притронулся к граниту и ощутил кончиками пальцев каменный холод. – Ну, давай начинай, пока это чучело в шинели разгуливает, – взглядом показал он на постового, – а то еще надумает сюда подойти. А ты чего, Степан, скажешь? – повернулся Кирьян к другому спутнику. – Согласен?

– Чего возражать-то? – удивленно вскинул тот брови. – Пусть говорит, а то я здесь на ветру совсем задубел. Хоть он и чучело, – кивнул Степан в сторону Моссовета, где расхаживал красноармеец, – но одет-то по погоде, а я уже до самых кишок промерз.

Макей помял в руках картуз, а потом торжественно заговорил:

– Я родился жуликом, воровал всю жизнь, клянусь воровать и дальше, а на мой век купцов и фраеров хватит. – И, брезгливо поморщившись на выбитую надпись, с чувством добавил: – Пусть трудящиеся работают!.. А ежели я нарушу клятву, пускай тогда жиганы с меня по всей строгости спросят.

– А если тебе чекисты руки перебьют? – очень серьезно спросил Степан, ежась от пронизывающего ветра.

Красноармеец остановился, задрав подбородок к самому небу. С минуту он что-то увлеченно рассматривал в нависших дождевых облаках, а потом, ковырнув мизинцем в широком носу, затопал обратно.

– Ежели перебьют, – на секунду в глазах Макея плеснуло сомнение, – тогда зубами воровать стану, – убежденно заверил Макей.

Кирьян широко, с пониманием улыбнулся.

– Хм… Насчет зубов ты, конечно, малость соврал. Но а так ничего, принимается. Ты-то как считаешь, Степан? – обратился он к лысеющему собрату.

– А что, молодец! Лучше и не скажешь, – протянул довольно тот, и его широкий лоб собрался в мелкие складочки.

– Поздравляю тебя, Макей, – протянул Кирьян руку, – теперь ты жиган [1] .