Коронация, или Последний из романов

– Значит, врут? Или скрытничаете? Ну ладно, не хотите говорить, и не надо, хоть это и не по-товарищески. У моряков этак секретничать не принято. Знаете, когда месяцами не видишь берега, хорошо посидеть в кают-компании, рассказывая друг дружке всякие такие истории…

Издалека, будто из самих земных недр, ударил могучий гул колоколов.

– Половина десятого, – взволнованно перебил я лейтенанта. – Началось!

– Несчастный я человек, – горько пожаловался Эндлунг. – Так и не увижу венчания на царство, даром что камер-юнкер. В прошлую коронацию я еше из Корпуса не вышел. А до следующей уж не доживу – царь моложе меня. Так хотелось посмотреть! У меня и билет на хорошее место запасён. Аккурат напротив Красного крыльца. Сейчас, поди, как раз из Успенского выходят?

– Нет, – ответил я. – Из Успенского это когда ещё будет. Я обряд в доскональности знаю. Хотите, расскажу?

– Ещё бы! – воскликнул лейтенант и подобрал ноги по-турецки.

– Стало быть, так, – начал я, припоминая коронационный артикул. – Сейчас к государю с паперти Успенского собора обращается митрополит Московский Сергий и вещает его величеству о тяжком бремени царского служения, а также о великом таинстве миропомазания. Пожалуй, что уже и закончил. На самом почётном месте, у царских врат, среди златотканых придворных мундиров и расшитых жемчугом парадных платий белеют простые мужицкие рубахи и алеют скромные кокошники – это доставленные из Костромской губернии потомки героического Ивана Сусанина, спасителя династии Романовых. Вот государь и государыня по багряной ковровой дорожке шествуют к тронам, воздвигнутым напротив алтаря, и особый трон установлен для её величества вдовствующей императрицы. Император нынче в Преображенском мундире с красной лентой через плечо. Государыня в серебряно-белой парче, ожерелье розового жемчуга, а шлейф несут четыре камер-пажа. Царский трон – древней работы, изготовлен ещё для Алексея Михайловича и именуется Алмазным, потому что в него вставлены 870 алмазов, да ещё рубины и жемчужины. Первейшие сановники империи держат на бархатных подушках государственные регалии: меч, корону, щит и скипетр, увенчанный прославленным бриллиантом «Орлов». – Я вздохнул, зажмурился и увидел перед собой священный камень, как наяву. – Он весь чистый-чистый, прозрачнее слезы и немножко отливает зелено-голубым, как морская вода на солнце. В нем почти 200 каратов, формой он как половинка яйца, только больше, и прекрасней бриллианта нет на всем белом свете.

Эндлунг слушал, как заворожённый. Я, признаться, тоже увлёкся и ещё долго расписывал такому благодарному слушателю весь ход великой церемонии, то и дело сверяясь по часам, чтобы не забегать вперёд. И как раз, когда я сказал: «Но вот государь и государыня, поднявшись на Красное крыльцо, свершают пред всем народом троекратный земной поклон. Сейчас грянет артиллерийский салют,» – вдали и в самом деле грянул гром, не прекращавшийся в течение нескольких минут, ибо, согласно церемониалу, пушки должны были произвести 101 выстрел.

– Как замечательно вы всё описали, – с чувством произнёс Эндлунг. – Будто видел всё собственными глазами, даже лучше. Я только не понял про лаковый ящик и человека, который крутит ручку.

– Я сам не очень про это понимаю, – признался я, – однако собственными глазами видел в «Дворцовых ведомостях» извещение, что коронация будет запечатлена на новейшем синематографическом аппарате, для чего нанят специальный манипулятор – он будет крутить ручку, и от этого получится нечто вроде движущихся картинок.

– Чего только не придумают… – Лейтенант тоскливо покосился на серое оконце. – Ну вот, перестали палить, и теперь слышно, как бурчит в брюхе.

Я сдержанно заметил:

– В самом деле, очень хочется есть. Неужто мы умрём от голода?

– Ну что вы, Зюкин, – махнул рукой мой напарник. – От голода мы не умрём. Мы умрём от жажды. Без пищи человек может выжить две, а то и три недели. Без воды же мы не протянем и трех дней.

У меня и в самом деле пересохло в горле, а в нашей камере между тем становилось душновато. Женское платье Эндлунг снял уже давно, оставшись в одних кальсонах и обтягивающей нательной рубахе в сине-белую полоску, так называемой «тельняшке». Теперь же он снял и тельняшку, и я увидел на его крепком плече татуировку – весьма натуралистичное изображение мужского срама с разноцветными стрекозьими крылышками.

– Это мне в сингапурском борделе изобразили, – пояснил лейтенант, заметив мой смущённый взгляд. – Ещё мичманишкой был, вот и умудрил. На спор, для куражу. Теперь на приличной барышне не женишься. Так, видно, и помру холостяком.

Последняя фраза, впрочем, была произнесена без малейшего сожаления.

Всю вторую половину дня я нервно расхаживал по камере, все больше мучаясь голодом, жаждой и бездействием. Время от времени принимался кричать в окно или стучать в дверь – без какого-либо результата.

А Эндлунг в благодарность за описание коронации занимал меня бесконечными историями о кораблекрушениях и необитаемых островах, где моряки различных национальностей медленно умирали без пищи и воды.