— Кто мы такие для Старших семей, чтобы нам объясняли причины? Мы спрашивали, мы дарили подарки и пытались узнать через влиятельных друзей. А пока узнавали, от нас начали отворачиваться все остальные.
— Но у них-то можно узнать?
— Причина одна, — горько улыбнулась она, — если Старшие семьи не хотят нас видеть, то Старшим семьям виднее. Остальные повторяют за ними.
— Бред какой-то…
— Страшно идти против течения. Все хотят жить, — не согласилась она.
— Так где в этой истории я? — недоуменно поднял я бровь. — Случиться могло всякое…
— Но случился именно ты, — жестко ответила Ника. — Через год всеобщей изоляции мы решились пойти под руку Щепиных. Сил уже никаких не было, бюджет рода трещал по швам — никто не хотел у нас покупать, никто не хотел нам продавать. Но мы все еще были достаточно богаты, чтобы быть интересными великим князьям. Нам отказали с таким видом, будто мы сумасшедшие и требуем невероятного. Еле-еле удалось убедить, что в нашем желании нет оскорбления, а только непонимание и отчаяние.
— Щепины — это под Ростовом княжество?
— Они, — кивнула Ника. — Тогда нам сказали, что у нас уже есть хозяин. А то, что даже не знаем о таковом и бедствуем — то недоволен он нами, раз забыл и не заботится. Кое-как вытянули, что хозяева объявились у свободного рода… Отец еле удержался, чтобы не вспылить.
— Так кто же? — отчего-то разозлился я.
Хозяева какие-то, ишь чего…
— Говорят, все видели, кого ваша дочь защищала. Из-за кого на восьмого наследника Голицыных с ножом пошла. На княжеский род! С ножом! — всхлипнула Ника. — А мне что было делать?! Они бы всех вас убили, я же слышала!
— Там ведь не один я был, — нахмурился я. — Артема ты, получается, тоже защищала.
— Но Шуйские не признали нас своими. А Голицыны сказали, что там был кто-то еще, кто-то страшнее наследника Шуйских, про которого он им сказал, но не представил.
— «Кто-то еще»? — переспросил я недоверчиво. — То есть все они, эти семьи, посчитали вас под «кем-то еще» и решили прервать взаимоотношения?.. — усомнился я в их мудрости.
— Какие взаимоотношения могут быть с чьей-то вещью?.. — глухо произнесла она. — Даже если неизвестно, чья она.
— Слушай, но это же бред какой-то… Ну какая вы вещь?
— Твоя вещь, — произнесла она безжизненно. — Которой ты поиграл и выкинул.
— Да я знать не знал! Я тебе мороженое присылал! — воззвал я к ней.
— И торт.
— Да, и торт!
— Который принес запуганный и трясущийся от страха Игорь Долгорукий. Курьером. Княжеский внук.
— Как это влияет на качество торта?!
— О да…. — протянула она. — Я никогда не забуду этот торт. Плесневелый, с отпечатком огромной лапы, выдравшей из его центра самое сочное, — уронила она лицо в ладони. — Только потом я поняла этот глубокий символизм…
— Блин…
— Попрошу без шума! — отозвался дежурный.
— П-поставил волка охранять овец!.. — хлопнул я рукой по колену, сопоставив внешний вид товарища и состояние торта.
— Ты еще скажи, что ничего не знал.
— Не знал, — выдохнул я, играя желваками.
— И поручение не проконтролировал? — скептически произнесла Ника.
— Да он трубку уже лет пять как не берет, — отмахнулся я, — и я, кажется, знаю почему…
— Так как же тогда вы общаетесь?..
— Я ему эсэмэски шлю.
— А он?
— А он никогда не спорит! Это, знаешь ли, удобно… — проворчал я.
Надо будет к нему в Останкино съездить. Там как раз окна не открываются на его этаже — так что никуда не денется, все расскажет.
— Вот так и оказалось, что уже пять лет как моя жизнь превратилась в ад, без друзей, без подруг и без перспектив, — тускло завершила Ника.
— Это просто недоразумение.
— И за пять лет у тебя не нашлось и минутки, чтобы узнать, как дела у спасшей тебе жизнь? — без всякой веры в мои слова произнесла она.
— Пять лет назад я дважды пытался тебе сказать спасибо. Ты дважды проигнорировала, а я, знаешь ли, человек понятливый. К тому же мне было тринадцать лет, а у тебя ни лошадей, ни дельфинов. Зачем мне вообще было тобой интересоваться? Вообще, если такая трагедия вокруг, почему ты сама ко мне не приехала?
— Я приехала, — эхом ответила она. — Увидела тебя счастливым с этой… графиней… И уехала обратно к себе, в свою кладовку. Ждать, пока о нас вспомнят. И молиться, чтобы не вспомнили никогда. Но ты все равно появился. Я, как тебя увидела, сразу поняла, что жизни мне не будет.
— Чем бы тебе мои порванные документы помогли? — отклонил я голову назад, уперевшись затылком в холодную стену.
Одновременно — размышляя, как эту ситуацию разрешить. Выходит, именно я, сам того не зная, ответственен за пять лет ее изгнания. Хорошо же я платил за собственную жизнь…
— Захотелось хоть немного, но разрушить твою идеальную жизнь. Чтобы понял, каково это — когда все твои мечты летят в пропасть… — призналась девушка. — Чтобы ты хоть тут не учился. Чтобы я не встречала тебя случайно в коридорах. Вон в МГИМО иди. Туда, говорят, в этом году любимый сын каннибала и диктатора Юго-Западной Африки поступает. Подружились бы.
Посмотрел на часы — второй экзамен за этими разговорами уже кончился и начался очередной, последний на сегодня… А обещанного офицера все не было.