Короткая память

Однако вот ведь какая штука: Фирсова и Томковича обвиняли не в том, что они нарушили должностную инструкцию. Их обвиняли в хищении государственных средств, совершенном путем приписок. В нарядах, по которым платили временным рабочим, записывали и такие работы, которые те не выполняли. Скажем, на очередном субботнике воркутинцы безвозмездно убрали территорию стройки, а приписали эту уборку шабашникам. Чтобы побольше им заплатить.

Приписка? Явная, очевидная. Против этого ни Фирсов, ни Томкович не возражали.

— Да, — говорили они, — мы приписывали. Но какой еще был у нас способ заплатить временным рабочим столько, сколько стоила их тяжелая, изнурительная и опасная работа?

И ведь правда: никакого другого способа у Фирсова и Томковича не существовало.

Заранее установленные нормы, расценки не в состоянии были предусмотреть, сколько должен стоить четырнадцати — шестнадцатичасовой рабочий день в особых, чрезвычайных условиях.

Только сам хозяйственник лучше всех других может иной раз решить, как и сколько надо заплатить за результаты такого труда — чтобы и рабочего не обидеть, и государству не причинить вреда.

Однако давным-давно известно, тоже писано-переписано, что многочисленные нормы и расценки не разрешают хозяйственнику самому это решать. Связывают его по рукам и ногам.

Потому что, если заранее, на все случаи жизни, хозяйственника не проконтролировать, не ограничить, не связать по рукам и ногам, он же обязательно станет жуликом. Известное дело!

Результат, правда, очень часто получается совсем обратный. Стремление не допустить жульничества и превращает хозяйственника в жулика.

Если нельзя честно, прямо и открыто заплатить работнику столько, сколько заслуживает его труд, то приходится обманывать, ловчить, создавать липу, приписывать ему уборку территории, которой тот ни во сне, ни наяву не занимался.

Вот и получается, что призыв «Фирсов, спасай!» означал не просто: «Нарушь, Фирсов!» Он означал еще: «Фирсов, обмани!»

Обмани, слукавь, припиши! Займись, короче говоря, тем, что закон наш считает преступлением. И правильно считает, потому что приписки — это постыдный, недопустимый обман государства.

Но скажите: как, каким еще способом Фирсов и Томкович могли бы спасти государству те 8—10 миллионов рублей, в которые, по подсчету Воркутинского горисполкома, обошлось бы разрушение строящихся в городе важнейших объектов?

Как? Каким чудом?

Услышьте!

Из письма Э. Д. Фирсова, О. И. Томковича и других обвиняемых министру угольной промышленности СССР.

«...Прямые виновники брака во главе с бывшим начальником СУ‑4 Редькиным, находясь на ответственных постах в комбинате «Печоршахтострой», приняли все меры для уменьшения суммы выявленного брака... И вот мы пытаемся доказать свою невиновность, но безрезультатно... Никто не хочет вникнуть в суть дела, хотя все понимают, сочувствуют и знают, что мы никакие не расхитители... Нами собраны неопровержимые материалы, и стоит только с ними ознакомиться, как любой человек убедится в нашей невиновности. Но куда бы мы ни обращались, никто в суть дела не вникает. А пользуется лишь информацией тех людей, которые являлись виновниками крупномасштабного брака... А отписки от них, что мы подследственные и обвиняемся в хищении государственных средств, производят магическое действие. Просим вмешаться и восстановить истину и справедливость...»

* * *

Свой редакционный день я начинаю обычно с читательских писем.

Их бывает много, даже очень много. Письма разные: робкие, сердитые, вежливые, ругательные, настойчивые, деликатные...

Но вот что я заметил: самая первая, самая главная просьба, которая звучит почти в каждом письме, — это даже не просьба о помощи. Часто люди понимают, что редакция сама, своими силами, решить их дело не в состоянии, что вопрос выходит за рамки компетенции газеты и журналиста.

У редакции, у журналиста просят они одного: услышьте!

Ну пожалуйста, ну сделайте милость, ну будьте людьми: услышьте!

Не можете сразу помочь, не от вас зависит — ладно, мы еще обождем, потерпим, помыкаемся, поборемся, повоюем. Но хотя бы — нас услышьте. Всего-навсего.

Потому что куда бы мы ни обращались, к кому бы мы ни толкались — услышать нас не хотят.

Не говорим — помочь. Хотя бы только — услышать.

Даже по всей форме и в установленные сроки отвечая нам — все равно нас не слышат.

Будто ватой им уши заложило, будто глухими они родились на белый свет и так живут.

Услышьте!

Был момент, когда казалось, что Фирсова и Томковича все-таки услышали.