Короткие встречи

Ночью не спалось. Все никак не могли взять в толк: что же это было на закате?.. К тому же, печка-буржуйка раскалилась докрасна, протопленная сухим смольем. Приходилось время от времени открывать дверь, иначе трещали волосы от парной жары-духоты. В проем открытой двери строго глядело черное звездное небо, в котором, как мы убедились, творилось временами невесть что…

Встаем еще затемно. Растопив печку до гудения, кипятим прямо в ней чай в солдатском котелке, заправляем термоса и – на лед. Хватка накануне внушала надежду на утренний выход щуки. Но чудес не бывает в мире, где человек не в ладу с живой Природой. Подъемы случались, но, скорее всего, брали окуньки-недомерки, лишь ударяя по живцу. Щук, знаменитых озерных щук цвета старинного золота, красноперых, словно голавли, не было… Они остались лишь на фотографиях да в памяти. Отболеет ли, восстановится Озеро, оставленное наконец в покое? Чтобы не стреляли, не кололи щуку острогой на разлившейся речушке, не били током… Ему бы, Озеру, отдохнуть одну-две весны, отнереститься рыбе в тишине. И вновь бы со временем на утренних зорях, нет-нет, да и ударил бы в кувшинках щучий хвост, а по весеннему льду заалели бы флажки жерлиц, развеваясь на теплом ветерке…

И были щуки желтоглазые…

Второй день я гостил у родителей. Вот уже у меня своя семья и дети скоро догонят в росте, а для матери я так и остался ребенком-несмышленышем. Когда я, уставший от маминых пирогов, опеки родительской, папиных тостов и звонких «чоканий», вдруг выглянул в окошко и увидел прозрачное небо в розовой дымке, инистые верхушки елей в близком лесу, то сладкая тоска вдруг поманила в туманное Зазеркалье-заозерье… Сходил в подвал, где стояла сорокалитровая фляга из под молока. В ней жили караси. Их мы поймали еще осенью в маленьком прудике неподалеку от дома отца, в поселке. Карасиков-карликов мы попросту доставали в пучках травы и тины сетчатым черпаком для мойки мотыля. Потом на берегу разбирали перепутанные водоросли и ядовито-зеленые мотки тины, где, нет-нет, да и блеснет плотненький бочок белого карася-крепыша. Карасики жили неторопливой своей жизнью до самого первого льда, а потом служили живцами для шустрой по-осеннему щучки. Да так и прожили больше половины зимы. В начале зимнего сезона нередко трудней поймать живцов для жерлиц, чем саму щуку. Та же история случается иногда и весной. Видимо, пьяная от морозистого трещащего подледья, пост-осеннего жора, азарта и обилия квелых рыбешок, с «зевотой» залегающих в зимовальные ямы, она, щука-огненноглазая, выбивала или загоняла в преющую траву всю «бель», юрких окуньков и даже выбивала сопливых ершей-колючек, обнаглевших от безнаказанности… Ближе к весне мелкие рыбешки, очевидно, начинали перемещаться к устьям рек и ручьев, к свежей воде и меняли свои постоянные места. И опять живца поймать иногда было труднее, чем саму щуку. Караси были очень кстати. Удивившись, наверное, поначалу, щука все же не могла удержаться от веселой злости хищника и бросалась на маленьких серебряных пришельцев, юрко шныряющих на тройниках и двойниках жерлиц. Но каждый раз сталкивался я со странным законом-заморочкой: рыбки, прожившие дома хоть с неделю, пусть и в закрытой бадье, потом насаживались на крючок с какой-то тоской и виноватостью, словно предавал я друга – кошку или собаку. Однажды я взял с собой в довесок к карасикам юркого вьюна, довольно долго жившего у меня в банке из под огурцов-закуски. Вьюн служил мне барометром. Перед сменой погоды он начинал колесом крутиться в банке, и его предсказания были всегда точны, по крайней мере, – точнее прогнозов гидрометцентра… И вот, привезя его, вьюна, на первый лед, я так и не решился насадить предсказателя погоды и, кажется, друга на крючок жерлицы. Вспомнил, что эта тварь хладнокровная на полном серьезе уже начала узнавать меня… Временами, мне казалось, что вьюн ластится ко мне и пытается заигрывать, выделывая в стеклянной банке совсем уж немыслимые кульбиты… Не выдержав угрызений совести и плюнув на страшнейшую нехватку живцов, я отпустил вьюна с миром… Что-то подобное было, когда я однажды вдруг увидел на руках у мрачной баушки-Бабы-Яги печального белого кролика, продаваемого то ли в развод, то ли на мясо… Сердце словно сжало… Но немного погодя, на охоте, добивал раненого русака, не минуты не сомневаясь в правильности своих действий и не испытывая никакой жалости. Были только горячащий кровь азарт первобытного охотника-добытчика и ярость борьбы с хитрым и сильным зверем, пусть и зайцем… Этот банальный закон тем не менее действует.

И вот теперь, в гостях у мамы, потолстевший за два дня от пирогов и уставший от безделья, я принял решение – на рыбалку!.. Позвонил в город старому товарищу:

– Андрей, чем занят?

– А-а, диван давлю да подушку, тоска… Еще удавил бы всех этих стилистов полубаб гламурных в компании с попсовыми нашими звездами!.. Телик, наверное, сегодня же в окошко бы выкинул, да жена потом загрызет. Все свой дом-два смотрит, лучше пожрать бы сготовила!..