Короткой строкой

Ощущение исторического момента передается метафорой. Городской, архитектурно-строительной.

Метафора материализована и превращена в сюжет.

Сюжет наполнен воздухом времени. Воздух, конечно, рано или поздно уйдет, но не сразу, не сразу.

Метафоры останутся.

Без Житинского в Петербурге стало еще темней и скучней.

Уильям Шекспир. Макбет / в переводе Владимира Гандельсмана; Гамлет / в переводе Алексея Цветкова. М.: Новое издательство, 2010.

Как сказал бы покинувший нас С. Гедройц: кто я такой, чтобы судить об этой книге? Но уж больно обидно, что имеющие это право почти не воспользовались им. Наверное, оттого, что пришлось бы писать выспренние банальности типа: знаковое событие в истории русской культуры и т. п. Переводчики не любят баловать друг друга такими оценками. Поэты – и подавно.

В общем, они как хотят, а я скажу: эта книга отличается от всех других просто на ощупь. Как аккумулятор или магнит. Пальцы чувствуют какой-то заряд; какую-то избыточную тяжесть.

Тяжесть ярости и отчаяния, излучаемых обоими текстами. Тяжесть труда.

Культура, в которой Шекспира переводят поэты, и не по заказу с предоплатой, а потому что заставила внутренняя жизнь, – такая культура, не поспоришь, существует. Хотя лично у меня, не скрою, были и остаются некоторые сомнения.

В общем – да, событие; да, культуры; да, некий знак.

Иван Левдоров. Рукотворная фактология (заметки о «Юджине Онегине» В. Набокова). М.: Вебов и книги, 2011.

Исключительно тонкая работа. Урок скрупулезности. Без сильной лупы или даже микроскопа как следует не оценить. Как пейзаж или портрет, выгравированный на зернышке риса.

Тем более – не пересказать, потому что в тексте нет ни единого лишнего слова. Передать его содержание короче, чем это сделал автор, – нельзя.

Как-то я не обращал внимания, что имеющиеся переводы набоковского комментария к «Онегину» сделаны по первому изданию, 1964 года, хотя есть более позднее, автором пересмотренное, – 1975-го. Это действительно странно.

И не придавал значения обстоятельству вообще-то существенному: что Набоков-то издал – а главное, создал, – а до и после выхода в свет рекламировал – не комментарий, а свой перевод романа «Евгений Онегин». Свой перевод, лучший из возможных, затмевающий все остальные. Книга называлась: «Eugene Onegin. A novel in Verse». Название обозначало объем творческой задачи. И люди, чьей обязанностью было (и чья квалификация позволяла им) оценить, насколько Набоков с ней справился, – констатировали (с огорчением или злорадно), что прекрасен только комментарий. А перевод – не особенно. Кое-чьим другим в кое-каких отношениях довольно явно уступает.

Положим, это не наша печаль, но все-таки неприятно. Высказываний, в которых самооценка неоправданно завышена, у Набокова многовато; его книга все равно гениальная (благодаря присутствию в ней этого комментария), но иногда Набоков попадает – вернее, сам ставит себя – в положение смешное.

А с другой стороны – могло ли быть иначе? Ведь он серьезно считал себя хорошим поэтом – а был (по-моему) плохим. Такого рода ошибки – ложные отношения с самим собой – не могут не влиять на отношения человека с реальностью.

Что же до того, что Набоков ненавидел своих критиков и, потихоньку пользуясь их замечаниями, притворялся, что пренебрегает (а при случае довольно мелко мстил), – именно так я это себе и представлял.

Удивляет – разве что рациональность его маркетинговой стратегии. Ну и пусть удивляет. Гений совершенно не обязан быть растяпой.

Но в общем, книга г. Ивана Левдорова рассчитана на людей, которые не боятся думать о грустном.

А. В. Жиркевич. Встречи с Толстым: Дневники. Письма / Сост., вступит. ст. Н. Г. Жиркевич-Подлесских. Тула: Издательский дом «Ясная поляна», 2009.

Жаль, что том такой пухлый: навряд ли найдется на нашей планете тысяча человек (таков тираж), способных прочитать подряд 800 страниц. А не подряд – нет особого смысла: ни одна из восьмисот сама по себе не запомнится, связь между ними непрочна; прервавшись даже на день-другой, читаешь, словно раскрыл книгу впервые, наудачу, – так легко забывается текст.