Коровка, коровка, дай молочка

Больше она ни разу не останавливалась до тех пор, пока не выбилась из сил. Вода из валенок каким-то образом испарилась — больше не хлюпала, — но боль в ногах была нестерпимая, и Галина Максимовна, сев на снег у обочины дороги и положив рядом уснувшего ребёнка, сняла левый твёрдый, как колодка, валенок, который тёр обмороженную ногу особенно больно, зубами сняла перчатки, затем нагнувшись, сбросила мокрый тонкий шерстяной носок и стала отогревать пальцы ноги скрюченными от холода руками. Дула в ладони и снова жала ими голые побелевшие пальцы ног. Боль от этого только обострялась. Заплакал ребёнок. Он плакал не очень громко, но со стонами и навзрыд, будто его жестоко обидели, и Галина Максимовна, наскоро обувшись, подняла его, стряхнула снег с одеяла и, прижав к себе, запахнула в пальто. Сын ещё несколько раз жалобно пискнул и затих.

В этот раз едва удалось подняться. В ослабевшее, дрожащее от холода тело словно вонзались сотни иголок, и Галина Максимовна, собрав последние искорки воли, сделала несколько шагов и больше не могла. После отдыха боль в ногах стала ещё сильнее и с каждым новым движением становилась нестерпимой. Галина Максимовна опустилась на колени, села на пятки и, склонив чуть-чуть вперёд голову, сидела так недвижимая около четверти часа, прислушиваясь к тишине и своему тяжёлому дыханию. Потом на коленях же, выставив вперёд замёрзшие полы пальто, которые при движении скребли снег как два пехла и не мешали двигаться, отползла к обочине дороги, разгребла одной рукой сугроб, положила в ямку ребёнка, легла рядышком так, чтобы теплом своей груди защищать его от холода сверху, а с боков стала засыпать его и себя снегом. Она легла возле самой колеи, так что любой проезжий мог задеть её колесом и не проехал бы мимо.

Мучительный холод пронизывал Галину Максимовну, и она дрожала всем телом. Потом дрожь прошла, и она стала засыпать.

2

По дороге медленно шёл самосвал, ярко освещая путь фарами и покачиваясь на ухабах. Мотор на малой скорости подвывал то громче, то слабее. В кабине самосвала двое — шофёр и пассажир. Пассажир — сухощавый мужик лет сорока — не так давно был острижен наголо. Это хорошо заметно, так как замызганная чёрная шапка с суконным верхом сдвинута на макушку.

— Что-то ты молчишь все да молчишь, — молвил шофёр. — Сказал бы хоть слово. Я специально беру пассажиров, чтоб не уснуть за рулём.

— А чего говорить-то?

— Ну, скажи хотя бы откуда и куда путь держишь, — шофёр прищурил в улыбке глаза.

— Оттуда, — с иронией произнёс пассажир и усмехнулся. — Из мест не столь отдалённых.

— Это я понял, когда ты ещё голосовал на дороге… Куда едешь-то?

— Домой. К матери.

— Жены нет что ли?

— Поговорку такую слышал? — сорок лет жены нет и не будет.

— Не так говорят.

— А как?

— Тридцать лет — жены нет и не будет. Сорок лет — квартиры нет и не будет. Пятьдесят лет — ума нет и не будет.

— Ага… Это как раз про меня. Ни ума, ни жены, ни квартиры.

— Чего ты так на себя? Зачем добровольно в дураки-то?

— Умный был бы, не сидел бы.

— Ну, как сказать, — возразил шофёр. — От тюрьмы и от сумы не зарекайся… Много и умных людей там побывало. Ты из какой породы? В законе? Или как?

— Я беспородный. Как шавка.

— Что это? — вдруг спросил шофёр, уткнувшись в ветровое стекло. — Человек что ли лежит?

— Точно, — сказал пассажир, всматриваясь. — Баба лежит. Тормозни.

Самосвал остановился.

Оба выскочили из кабины и подошли к женщине.

Шофёр тронул её за плечо. Она чуть шевельнулась. Шофёр стал трясти её. Она с трудом подняла голову.

Пассажир вздрогнул, схватив с шумом воздух, как будто его ударили кулаком поддых. Уставился на женщину. Вдруг резко схватил её за плечи, поставил на ноги и встряхнул.

— Галина! — крикнул он. — Это ты?! Ты почему здесь?

— Смотри, — сказал шофёр. — Там ребёнок ещё… Вон, в снегу. Закутанный в одеяло.

— Галина! — кричал мужик. — Ты меня не узнаешь? Это я, Афанасий!

Женщина беспомощно свалилась ему на грудь.

— Давай, забирай ребёнка и — в кабину, — сказал Афанасий. Сам подхватил женщину за талию и потащил волоком к машине.

Вдвоём подняли её в кабину, усадили на сиденье. Шофёр положил ей на колени ребёнка.

— Крепче держи его, — сказал шофёр. — Парень у тебя или девка? Парень… Ну вот, держи крепче.

— Рук… не чую, — всхлипнула женщина. Афанасий взял ребёнка.

— Знакомые? — спросил шофёр.

— Соседи, — ответил Афанасий, раскрывая одеяло. — Рядом живём.

Ребёнок закряхтел и захныкал. Афанасий снова укутал его.

— Что это всё значит? — шофёр удивлённо смотрел на ребёнка и на женщину. — Почему они здесь?

— Ой, мать твою! — завопил Афанасий. — Что да почему. Давай разворачивай обратно. Скорее! В районную больницу!

Шофёр послушно развернул самосвал.

— Жми на всю катушку! — кричал Афанасий. Старый самосвал, бренча и лязгая железным кузовом, набрал скорость и помчался по степи.