Корпорации (февраль 2009)

«Яса» - жесткий поведенческий кодекс. Три четверти объема «Ясы» занимают описания санкций за «неоказание помощи товарищу». Например, если один воин хочет пить, а у другого есть вода, но он не дает соратнику напиться, - ему положена смертная казнь; если в походе один воин случайно уронил колчан со стрелами, а другой не поднял и не передал товарищу, - так же смертная казнь. Если воин сбежал с поля боя, а его товарищ не рассказал об этом сотнику, - тоже смертная казнь. Принцип - разумная безжалостность, сообщничество. Товарищ - понятие расплывчатое. Сильному товарищу следует помогать, ослабевшего товарища следует закладывать. Наше чиновничество с его «коллективным телом» живет древними заветами, сообщничеством, «Ясой».

А клятва Гиппократа - что ж, это призыв к личному нравственному движению. Но это уже совсем другая история.

Точка перехода

Валерия Казакова, писателя и крупного госслужащего (должность в Администрации президента, затем - в Совете безопасности, далее место федерального инспектора сначала в Красноярском крае, а потом - в Кемеровской области) называют единственным в России бытописателем чиновной среды. Его книжка «Записки колониального чиновника» часто цитируется.

Но меня, собственно, заинтересовали его речи, произнесенные на встрече с интеллигенцией Красноярского края. «Деградация личности попадающего во власть происходит в любом случае, никуда от этого не денешься, - говорил Казаков, - один переболеет этим, как оспой, и имеет иммунитет, а другой принимает все за чистую монету». И второе: «Нам стоит говорить сейчас о сакральности каких-то параметров власти. Например, был хороший мальчик, и вдруг ему дают кабинет с табличкой, и этот мальчик перестает быть мальчиком и становится государственным мужем. Но ты же понимаешь, что он звонок, пустое место, он понятия не имеет, как гвоздь забить, он никогда даже ларьком не руководил… В этом трагедия». Трагедия (если вообще она есть) не в беспомощности перед ларьком и гвоздем. Трагедия в том, что мальчик перестает быть мальчиком, и из кабинета выходит чиновник. Что в то мгновение с ним происходит? Вот эта «точка перехода» чрезвычайно меня интересует.

Может быть, интересовала она и красноярскую интеллигенцию. Ведь могли же собравшиеся задать такой вопрос: «Неужели внутриведомственные настроения могут быть так победительно сильны? Нет, но мы тоже профессиональная общность, у нас есть корпоративные потребности, мы хотим писать и читать, и получать за это деньги, но наши коллективные нужды не меняют же нас так кардинально?»

Оно понятно, что чиновники образуют собой агрессивную корпорацию и работают на воспроизводство аппарата. Давно замечено. Вот, еще из Розанова: «Чиновничество растет по типу болезненного ожирения; чем его больше, тем ему хочется вырасти еще больше. До перерождения в себя всех тканей, до полной замены собою всех человеческих и всех общественных функций: „везде бы поставить чиновников“. Гражданство, гражданский дух, гражданская общность - в смысле нашего „общего дела“ не может подняться под тяжестью и давлением этой жировой ткани, принцип коей совершенно ему противоположен». Но с людьми-то, с людьми что происходит?

Предположим, в России всегда есть две истории: государственного аппарата - отдельно, а маленького человека - отдельно.

Эти истории не пересекаются никогда: маленькие люди у власти будто не помнят себя маленькими, бывшие властители словно бы никогда властителями и не были. Уволенные чиновники пишут печальную историю маленького человека. Только что назначенные - величавую историю власти.

Между этими двумя состояниями русского человека непреодолимая стена незнания, не чувствования друг друга, недоверия и непонимания. Есть и какой-то мистический переход из одного состояния в другое, условие которого - полная амнезия.

Как бы социальная смерть в прежнем качестве и новое рождение в новом качестве. Белый тоннель, по которому вчерашний бедняк, ликуя и вертясь, летит во власть, и черный тоннель, по которому «бывших» спускают вниз. Что там, в тоннеле? Пережившие социальную казнь дают неясные ответы - голоса, призрачные чудовища, отбирают телефоны. Не наливают чаю. Самое нелепое, это когда «вознесшийся» наверх, претерпевший мистическое превращение, начинает в своих рассказах использовать «европейскую» лексику практического успеха: «Просто надо много работать, и все получится»; «Надо крепко любить свою родину, и стараться служить ей на пользу».

Как же - как же. Надо попасть в точку перехода. Надо потереть нос бронзовой собаке в вестибюле станции метро «Площадь Революции», надо искать черную дыру. Надо устроиться работать в районный собес, потом закончить школу государственной службы; согласиться на место в краевой администрации Челябинска. Да хоть в Комитет по землепользованию - и даже лучше именно туда.

Нужно зайти в свой собственный кабинет, повернуться, и выйти оттуда чиновником.

Михаил Харитонов

Духовка

То, чему нет имени